Александр Бруссуев - Не от мира сего 2

Куплетов было много, они вылезали самостоятельно откуда-то из подсознания. И каждый доносил до аудитории тяжелую долю мелкого зверья. Сначала его не слушали, но потом кто-то уловил звуки струн, а кто-то — слова, а кто-то закусывал в это время. Когда Садко дошел до очередного повествования, что "собака бывает кусачей только от жизни собачей", его слушали уже все. Несколько человек роняли скупую мужскую слезу на бороду с остатками капусты и соленых груздей.

Откуда-то, чуть ли не из-под стола поднялся Василий и произнес страстную речь:

— Ша! — сказал он и опять потерялся.

Василиса сделала музыканту страшную рожу и провела ладонью по горлу. Он на угасающих касаниях закруглился и решил, что все, его песенка спета, полетит буйна голова с плеч. Но оказалось, что так объявился перерыв.

— Ты есть будешь? — спросила Чернава, когда Садко просочился в коридор.

Схватила его за рукав и по каким-то переходам уволокла в кухоньку, где под столом облизывала свою лапу кошка, чтобы потом причесать ею свое мохнатое личико, то есть, конечно, морду.

— Ешь, — сказала девушка, и музыкант поел.

— Пей, — сказала Чернава, и музыкант попил.

Если бы она предложила сплясать, Садко бы сплясал.

— А сыграй-ка мне, друг, что-нибудь такое энергичное и жизненное, чтоб душа удивилась, — оказалось, что он уже опять сидит в своем углу и готов рвать струны.

— Ты можешь ходить, как запущенный сад.

А можешь все наголо сбрить.

И то и другое я видел не раз.

Кого ты хотел удивить (А. Кутиков, примечание автора)?

Когда он дошел до неоднократного перепева "Скажи мне, чему ты рад?", народ за столами застучал кружками и завопил "Постой оглянись назад!" Песня затянулась, причем, затянулась хором. Много-много раз, даже тогда, когда музыкант уже прекратил играть.

Василиса в очередной раз провела рукой по горлу, но парень уже не напугался.

— Все, вали отсюда, — сказала она. — Дальше мы уж как-нибудь самостоятельно.

Она всунула музыканту какой-то сверток в руки и выпроводила на бодрящий морозец.

Садко припустил, как заяц. Временами подпрыгивая и проверяясь: не мчится ли кто-нибудь следом?

Жужа его встретил на прежнем месте и с прежней реакцией — ткнулся в ноги. Но парня этим было уже не напугать. Они вдвоем пошли к собачьей кормушке, потому что в свертке оказалась добрая еда, и еще раз перекусили. Садко, конечно, ел несколько иначе, нежели его четвероногий друг, то есть, к зализанной миске, со следами прежних неизысканных трапез он допущен не был. Жужа даже корешам не мог позволить прикоснуться к единственному источнику своего вдохновения. Впрочем, музыкант еще не настолько одичал, чтобы перехватывать куски с собачьей кормушки.

Если бы в этот полуночный час случился на холме какой-нибудь наблюдатель, он, вероятно бы, несказанно удивился, увидев двух сторожей-человеков и одного сторожа-пса. Садко, спохватившись, убрал чучело себя не сразу, а когда начал зябнуть. А какой-то соглядатай, как выяснилось утром, был. Об этом говорила новая кучка, чуть было не названная свежей, объявившаяся под холмом.

Музыкант пытался поломать голову в догадках и версиях, но ничего путного не выдумал. А спустя некоторое время и думать забыл: его как-то днем отловил человек, представился другом Василия и предложил поработать на одном торжественном мероприятии: с кантеле наперевес. Неизбалованный вниманием аудитории, он, конечно же, согласился, даже не пытаясь как-то обозначить оплату своих трудов. А это, как выяснилось позднее, было опасно.

Садко сыграл еще разок, потом — другой. Потом стало не до игры.

Музыканты — народ мнительный, их обидеть — все равно, что ребенка, легко. Этим пользуются. Как правило, власти. Запрещают, оскорбляют и пытаются всячески контролировать. Истинному творцу такой контроль — что смерть, творческая смерть. Зачем быть, как все? Разве не теряется от этого индивидуальность? Но власти на это наплевать, это все условности. Ходить по команде, делать все сугубо в рамках — это для власти цель. Будущее — как раз не цель, только настоящее. Потому что главный принцип любой власти — это сохранить ее любой ценой. Поэтому музыка вредна. Впрочем, как и любое другое творческое дело.

Но как без музыки прожить-то? Как, как — да перебить всех к чертовой бабушке — и будет счастье. Но, бляха-муха, руки коротки, кем бы себя эта власть ни возомнила. Поэтому нужно прикормить всякую шваль, знающую три ноты, заставить ее считаться востребованной — и дело в шляпе. Ярицслэйв, ненадолго обретший вторую жизнь, бросил клич музыкантам: "Выпусти свою зависть наружу!" Идея не нова, но действенна. Ее подхватили все прочие творческие "отбросы". Запылали костры из книг, в них же сжигались "неправильные" иконы, которым возрасту несколько веков, сбивались старинные львы с гербов, уничтожались древние письмена на камнях.