Лью Уоллес - Бен-Гур

— Счастливый Квинт! Поздравляем тебя!

— Предпочтение ведет к продвижению. Поздравляем с дуумвиром, не меньше.

— Квинт Аррий, дуумвир звучит лучше, чем Квинт Аррий, трибун.

В таком стиле они выражали свои поздравления.

— Я рад, как все, — говорил пьяный друг, — очень рад, но не могу оставить практического взгляда на вещи, мой дуумвир; и до тех пор, пока не увижу, что продвижение прибавило тебе знаний о тессерах, не стану судить, благосклонны или злы к тебе боги — дело есть дело.

— Спасибо, большое спасибо, — отвечал Аррий, обращаясь ко всем сразу. — Будь у вас фонари, — я назвал бы вас авгурами. Клянус Поллуксом! Я пойду дальше и покажу, какие вы мастера по части пророчеств! Читайте.

Из складок тоги он достал свиток бумаги и передал им со словами:

— Получено этой ночью, когда мы сидели за столом — от Силана.

Это имя было уже известным в римском мире, но не печально известным, каким стало позже.

— Силан! — воскликнули они в один голос, сгрудившись, чтобы прочитать послание министра.

Рим, XIX. Кал. Сел.

Цезарь получил хорошие отзывы о Квинте Аррии, трибуне. В частности, ему стало известно о храбрости, проявленной трибуном в западных морях; ввиду этого цезарь повелел немедленно перевести Квинта на восток.

Кроме того, цезарь повелевает тебе снарядить сто трирем первого класса и немедленно отправить их против появившихся в Эгейском море пиратов, а Квинта послать командовать этим флотом.

Детали определи сам, мой Сесилий.

Дело весьма спешное, как ты поймешь из прилагаемых докладов, предназначенных для твоего чтения и ознакомления упомянутого Квинта.

Аррий едва ли слышал читаемое. Чем ближе подходил корабль, тем больше привлекал его внимание. Моряк смотрел на корабль взглядом энтузиаста. Чуть погодя, он взмахнул свободным концом тоги, отвечая поднятому на aplustre, или веерообразном сооружении на корме судна, алому флагу, в то время, как на фальшборте появилось несколько матросов, тут же начавших карабкаться по снастям на рею, и убирать парус. Нос триремы повернулся и весла стали работать наполовину быстрее, так что судно, как на гонках, помчалось прямо на Аррия и его друзей. Он наблюдал за маневрами, с блеском в глазах. То, как мгновенно корабль подчинялся рулю и как ровно держал курс, были достоинства, на которые можно будет положиться в деле.

— Клянусь нимфой, — сказал один из друзей, возвращая свиток, — мы не можем более говорить, что наш друг будет велик, ибо он уже велик. Ты дал нашей любви славную пищу. Неужели есть что-то еще?

— Более ничего, — ответил Аррий. — То, что вы узнали, — для Рима уже старые новости; по крайней мере, для дворца и сената. Дуумвир скрытен; что я должен делать и где найду свой флот, мне будет сообщено только на корабле, где меня ждет запечатанный пакет. Впрочем, если сегодня у вас найдется жертва для какого-нибудь алтаря, то попросите за друга, на веслах и под парусом держащего путь куда-то в сторону Сицилии. Однако, она подходит, — сказал он снова о триреме. — Меня интересует экипаж — ведь с ними плавать и сражаться. Причалить здесь — непростая задача, посмотрим же, каковы их опыт и искусство.

— Что, ты не знаком с судном?

— Вижу его первый раз, и до сих пор не знаю, найду ли на нем хоть одного знакомого.

— Хорошо ли это?

— Это имеет значение, но небольшое. Мы, люди моря, быстро узнаем друг друга; наши любовь и ненависть рождаются в общих опасностях.

Судно принадлежало к классу, называемому naves liburniscae — длинное, узкое, низко сидящее в воде, сконструированное для скорости и быстрого маневра. Грациозно изогнутый нос, весь в брызгах разрезаемых волн, поднимался над палубой на два человеческих роста. По обеим его сторонам трубили в раковины деревянные тритоны. Ниже, прикрепленный к килю, выступал вперед ниже ватерлинии ростр, или клюв из крепкого дерева, окованного железом, который в бою служил тараном. От носа и по всей длине судна ажурный фальшборт был защищен массивными кранцами, ниже которых в три ряда располагались прикрытые щитами из бычьих шкур порты для весел — по шестьдесят с каждого борта. Помимо тритонов, высокий нос был украшен кадуцеями. Два толстых каната указывали на число якорей.

Простота верхнего снаряжения свидетельствовала о том, что главной заботой команды были весла. Закрепленные в кольцах на внутренней стороне фальшборта растяжки удерживали мачту, снабженную такелажем, необходимым для управления одним квадратным парусом и несущей его реей.