Лью Уоллес - Бен-Гур

Звали ее Тирза, и, когда эти двое сидели рядом, сходство их было разительно. Черты ее лица были столь же правильными, как у него, и принадлежали к тому же еврейскому типу, а кроме того несли очарование детской невинности. Жизнь в пределах домашних стен и наполнявшая ее доверчивая любовь позволяли ей легкое одеяние. Застегнутая на правом плече рубашка едва наполовину закрывала верхнюю часть тела, оставляя руки обнаженными. Кушак собирал ее складки и обозначал начало юбки. На голове сидела шелковая шапочка, обвитая полосатым шарфом, подчеркивающим, не увеличивая, форму черепа. Кольца, и серьги, браслеты на запястьях и лодыжках — все было из золота, на шее висело причудливое ожерелье из тонких золотых цепочек с жемчужинами. Края век и кончики пальцев были подкрашены. Волосы двумя длинными косами падали на спину, оставляя по завитому локону перед ушами.

— Очаровательна, моя Тирза, очаровательна, — сказал Иуда..

— Песня? — спросила она.

— Да, и певица тоже. Она похожа на греческую. Откуда она у тебя?

— Помнишь грека, который пел в театре месяц назад? Говорят, раньше он был придворным певцом у Ирода и его сестры Саломеи. Он вышел сразу после состязания борцов, когда еще не улегся шум. Но стоило ему запеть, сразу же стало так тихо, что я слышала каждое слово. Эта песня от него.

— Но он пел по-гречески.

— А я — по-еврейски.

— Я горжусь своей сестричкой. А еще знаешь?

— Очень много. Но отложим песни. Амра прислала меня сказать, что принесет завтрак и что ты можешь не спускаться. Она думает, что ты болен — вчера случилось что-то ужасное. О чем это она? Расскажи, и я помогу Амре вылечить тебя. Египтяне всегда были плохими докторами; у меня же много рецептов от арабов, которые…

— Еще хуже египтян, — сказал он, тряхнув головой.

— Ты думаешь? Ладно, — ответила она почти без паузы, поднося руку к левому уху. — Мы не будем иметь дела ни с теми, ни с другими. У меня здесь средство лучше и надежнее — амулет, который попал к кому-то из наших предков — не знаю когда, но это было очень давно — от персидского мага. Смотри, надпись почти стерлась.

Она подала серьгу, он рассмотрел и вернул, смеясь.

— Даже при смерти, Тирза, я не стал бы пользоваться чародейством. Это языческий амулет, запрещенный верующим сыновьям и дочерям Авраама. Возьми ее, но не носи больше.

— Запрещенный! А вот и нет, — ответила она. — Мать нашего отца носила его уж не знаю сколько Суббот в своей жизни. Он вылечил не знаю сколько людей — во всяком случае, больше, чем трех. Он разрешен — смотри, вот значок раввина.

— Я не верю в амулеты.

Она в изумлении подняла глаза.

— Что скажет Амра?

— Мать и отец Амры крутили водоподъемное колесо в нильском саду.

— Но Гамалиель!

— Он говорит, что это безбожные изобретения неверующих.

Тирза с сомнением смотрела на сережку.

— Что же мне с ней делать?

— Носи ее, сестренка. Она тебе идет, хотя для меня ты хороша сама по себе.

Удовлетворенная, она вернула амулет на место как раз в тот момент, когда в летний дом вошла Амра, неся поднос с водой для умывания и салфетками.

Не будучи фарисеем, Иуда совершил омовение быстро, после чего служанка ушла, оставив Тирзу заниматься его прической. Когда последний локон лег так, что удовлетворил ее, девочка сняла с кушака зеркальце, висевшее там по тогдашнему обычаю, и подала брату, чтобы он смог убедиться в ее успехе. Все это время они продолжали болтать.

— Что ты скажешь, Тирза? Я ведь уезжаю.

Изумленная, она уронила руки.

— Уезжаешь! Когда? Куда? Зачем?

Он рассмеялся.

— Три вопроса на одном дыхании! Это же надо! — Затем он стал серьезен. — Ты знаешь, что закон требует от меня избрания профессии. Отец оставил хороший пример. Даже ты презирала бы меня, если бы я праздно тратил плоды его трудов и знаний. Я еду в Рим.

— Я поеду с тобой.

— Ты должна остаться с мамой. Если уедем мы оба, она умрет.

Ее лицо погасло.

— Да, да! Но разве тебе обязательно нужно ехать? Здесь, в Иерусалиме ты можешь научиться всему, что нужно для купца — если ты думаешь об этом.

— Но я думаю не об этом. Закон не требует, чтобы сын был тем же, что отец.

— Кем же еще ты можешь быть?

— Солдатом, — ответил он с гордостью.

Тирза залилась слезами.

— Тебя убьют.

— Если будет на то Божья воля. Но, Тирза, не всех солдат убивают.

Она обвила руками его шею, как будто стараясь удержать.

— Мы так счастливы! Оставайся дома, брат.

— Дом не может всегда оставаться тем же. Ты сама скоро уйдешь отсюда.