Лью Уоллес - Бен-Гур

Еврей подвинулся ближе к пруду, Мессала еще старательнее растягивал слова.

— Да, мне жаль тебя, мой славный Иуда. Из школы в синагогу, потом в Храм, потом — о венец славы! — место в синедрионе. Жизнь, лишенная возможностей, да помогут тебе боги. Я же…

Иуда взглянул как раз вовремя, чтобы заметить румянец гордости на надменном лице.

— Я же — о, еще не весь мир завоеван. В море — неведомые острова. На севере — невиданные народы. Слава завершения Александрова похода на Дальнем Востоке ждет своего завоевателя. Видишь, какие возможности лежат перед римлянином?

В следующее мгновение он вспомнил, что слова надо растягивать.

— Кампания в Африке, другая в Скифии и — легион. Большинство карьер на этом заканчиваются, но не моя. Я — клянусь Юпитером! — я сменю легион на префектуру. Подумай о жизни в Риме при деньгах: деньги, вино, женщины, игры; поэты на банкетах, интриги при дворе и кости круглый год. Такой может быть жизнь, когда имеешь жирную префектуру, а я буду ее иметь. О мой Иуда, вот она, Сирия! Иудея богата, Антиох — столица богов. Я сменю Кирена, и ты разделишь мою судьбу.

Избранная Мессалой манера превосходства с самого начала была оскорбительной, затем она начала раздражать и наконец — больно ранить Иуду. Каждый из нас на своем опыте знает, что за этой чертой лежит гнев. Для еврея времен Ирода патриотизм был неугасающей страстью и настолько тесно связывался с его историей, религией и Богом, что едва ли не прямо происходил от них. Поэтому мы не преувеличим, сказав, что вся речь Мессалы вплоть до последней паузы была для слушателя непрекращаюoейся пыткой, и теперь gоследний сказал, принужденно улыбаясь:

— Немногие, как я слышал, осмеливаются шутить со своим будущим, и ты, Мессала, дал мне случай убедиться, что я не принадлежу к ним.

Римлянин, вглядевшись, ответил:

— Почему в шутке не может быть такой же правды, как в притче? Как-то Фульвия пошла удить рыбу и поймала больше, чем все, кто рыбачил рядом. Говорят, так получилось потому, что кончик ее крючка был позолочен.

— Значит, ты не шутишь?

— Мой Иуда, похоже, я предложил тебе недостаточно, — быстро ответил римлянин, блеснув глазами. — Став префектом, я сделаю тебя первосвященником.

Еврей, встал с сердитым видом.

— Не оставляй меня, — сказал Мессала.

Тот остановился в нерешительности.

— Боги, Иуда, как же палит солнце! — воскликнул патриций, видя замешательство юноши. — Давай уйдем в тень.

Иуда отвечал холодно:

— Лучше нам расстаться. Лучше бы я и не приходил. Я думал встретить друга, а увидел…

— Римлянина, — быстро закончил Мессала.

Руки еврея сжались, но, снова овладев собой, он двинулся прочь. Мессала поднялся, накинул на плечо плащ, а затем догнал своего гостя и пошел рядом, обняв его одной рукой.

— Вот так, моя рука на твоем плече, мы бродили, когда были детьми. Давай же сохраним это обыкновение хотя бы до ворот.

Мессала явно старался быть серьезным и добрым, хотя и не мог согнать с лица обычного иронического выражения. Иуда стерпел фамильярность.

— Ты мальчик, а я — мужчина, позволь мне говорить по-мужски.

В просьбе римлянина слышалось превосходство. Ментор, преподносящий урок юному Телемаку, не мог бы чувствовать себя более непринужденно.

— Ты веришь в парок? Ах да, я забыл, что ты саддукей и близок к Эссенцам; они верят. Я тоже. Как же неизменно становятся эти три сестрички на пути наших удовольствий! Я строю планы. Я открываю новые пути. ~Регро1! Едва я протягиваю руку, чтобы ухватить весь мир, за спиной раздается лязганье ножниц. Я оглядываюсь, и вот она, проклятая Атропос! Но, мой Иуда, почему ты выходишь из себя, стоит мне заговорить о наследовании Кирену? Ты думаешь, я собираюсь обогатиться, грабя твою Иудею? Допустим так, но какой-нибудь римлянин все равно сделает это. Почему же не я?

Иуда замедлил шаг.

— Чужестранцы владели Иудеей и до римлян, — сказал он, поднимая руку. — Где они, Мессала? Она пережила их всех. Как было, так и будет.

Мессала снова начал тянуть.

— В парок верят не только эссенцы. Поздравляю, Иуда, поздравляю тебя с этой верой.

— Нет, Мессала, не причисляй меня к ним. Моя вера покоится на скале, которая была основанием веры моих отцов задолго до Авраама, — на завете Господа Бога с Израилем.

— Слишком много чувства, Иуда. Как удивился бы мой учитель, позволь я себе такой жар в его присутствии! Я должен был сказать тебе еще многое, но теперь боюсь.

Они прошли несколько ярдов, и римлянин заговорил снова.