Лью Уоллес - Бен-Гур

Стоило ему тяжело вздохнуть или дернуть головой от боли, как они вскидывались. Но самым удивительным было изменившееся поведение первосвященника и его свиты — мудрецов, участвовавших в ночном судилище и перед лицом жертвы ревностно поддержавших своего главу. Лишь начала спускаться темнота, они стали терять свою уверенность. Среди них было много сведущих в астрономии и знакомых с явлениями, ужасающими толпу тех времен, многие знания были переданы им от далеких предков, часть принесена после Пленения, а потребности храмовой службы поддерживали их полноту. Астрономы эти сбились в кучку, когда солнце стало меркнуть у них на глазах, окружили понтифа и обсуждали виденное.

— Луна сейчас полная, — справедливо отмечали они, — и это не может быть затмением.

Никто не знал ответа на вопрос, никто не мог объяснить причину этого явления в этот час, и в глубине души они стали связывать его с Назореем и поддавались тревоге, усиливавшейся по мере того, как длился феномен. На своем месте, за спинами солдат, они слышали каждое слово и видели каждое движение Назорея, вздрагивали от его стонов и говорили шепотом. Этот человек мог быть Мессией, и тогда… Но время покажет!

Бен-Гура же полностью оставил прежний дух. Он пребывал в совершенном покое. Молился он лишь о скорейшем конце. Он знал о состоянии Симонида — тот колебался на пороге веры. Он видел, как большая голова поникла под тяжелыми раздумьями. Он видел его вопросительные взгляды на солнце, ищущие причину тьмы. Не ускользнула от него и заботливость Эсфири, подавлявшей свои страхи в заботе об отце.

— Не бойся, — слышал он обращенные к ней слова старика, — стой рядом и смотри. Ты можешь прожить две моих жизни и не увидеть ничего, столь важного для людей, и могут быть еще откровения. Останемся здесь до конца.

Когда истекла половина третьего часа, к кресту подошли оборванцы из пригородных склепов.

— Вот новый Царь Иудейский, — сказал один из них. Другие кричали, смеясь:

— Радуйтесь, радуйтесь все! Царь Иудейский!

Не получив ответа, они подошли ближе.

— Если ты Царь Иудейский или Сын Божий, спускайся!

Услышав это, один из разбойников зарычал и окликнул Назорея:

— Да, если ты Христос, спаси себя и нас.

Оборванцы смеялись и аплодировали, и тут второй разбойник обратился к первому:

— Или ты не боишься Бога? Мы достойное по делам нашим приняли, а Он ничего худого не сделал.

Стоявшие рядом окаменели, и в наступившей тишине второй преступник заговорил снова, на этот раз он обращался к Назорею:

— Помяни меня, Господи, когда придешь в Царствие Твое! Симонид встрепенулся. «Когда придешь в Царствие Твое!»

Именно над этим бился его разум, об этом они так долго спорили с Балтазаром.

— Ты слышал? — сказал ему Бен-Гур. — Царство не может быть от мира сего. Тот свидетель сказал, что Царь идет в свое царство, и то же я слышал в своем забытьи.

— Тихо! — оборвал Симонид более властно, чем когда-либо, обращаясь к Бен-Гуру. — Тише, прошу тебя. Если бы Назорей мог ответить…

И Назорей ответил ясным, уверенным голосом:

— Истинно говорю тебе, ныне же будешь со Мною в раю.

Симонид подождал, не будет ли других слов, потом сложил руки и сказал:

— Довольно, Господи, довольно! Тьма ушла, я вижу другими глазами — как Балтазар. Я вижу глазами совершенной веры.

Верный слуга получил наконец достойную награду. Его изломанное тело не может снова стать здоровым, как невозможно уничтожить память о страданиях, и омраченных ими годах, но перед ним вдруг открылась новая жизнь, которая начнется сразу за порогом этой, и имя новой жизни — Рай. Там он найдет и Царство, о котором мечтал, и Царя. Совершенный мир снизошел на него.

У креста же были изумление и тревога. Собравшиеся там искушенные казуисты сумели сопоставить доверие, питавшее вопрос, и приятие, прозвучавшее в ответе. За то, что Назорей называл себя Мессией, ходя по земле, они подняли его на крест, и что же! На кресте, увереннее, чем прежде, он не только подтвердил свою миссию, но и обещал радости Рая злодею. Они содрогнулись при мысли о том, что совершают. Понтиф, при всей своей гордыне был испуган. Откуда у этого человека такая уверенность, если не от Истины? И что может быть Истиной, если не Бог? Теперь нужно было совсем немного, чтобы обратить их в бегство.

Дыхание Назорея участилось, вздохи его стали судорожными. Только три часа на кресте, а он уже умирает!

Весть передавалась от человека к человеку, пока ее не услышали все — и все затихло, ветер ослабел и стих, воздух заполнила вязкая мгла, к тьме прибавилась жара, и, не зная что происходит, никто не смог бы предположить, что под горой собралось три миллиона человек, в ужасе ожидающих того, что должно произойти.