Владимир Москалев - Варфоломеевская ночь

Но не было никаких угрызений совести у этих фанатиков, поп зверства разрешались и поощрялись церковью как деяния ми ими Господа и во славу истинной веры, и монахи, бродя по улицам и наблюдая сцены зверств, осеняли убийц крестными знамениями и говорили, что Господь не забудет их усердия и что теперь им прямая дорога в царствие небесное. От этих слов жажда деятельности еще сильнее закипала в крови изуверов, и они с удвоенным рвением вновь принимались за «священное» дело, которое одобрено самим папой, как о том возвещали проповедники на всех улицах и площадях Парижа.

Что касается детей горожан, то, разбуженные доносившимися отовсюду истошными криками и звоном оружия, они просыпались, подходили к окнам или выглядывали из дверей домов и с удивлением, граничащим с ужасом, наблюдали за тем, какую ужасную работу выполняют их отцы, а порою и матери по отношению к другим людям, часто своим соседям. Малыши тряслись в страхе, не понимая, за что убивают тех, с кем они еще вчера играли, и спешили закрыть двери и вновь улечься в постель, заткнув при этом уши, чтобы не слышать того, что творилось на улице. Дети постарше вели себя по-разному. Некоторые, увлеченные фанатичной ночной пляской Безумия и Мракобесия, не понимая причин, выбегали из домов и принимали участие в вакханалии, обшаривая тела убитых и не боясь при этом, что их самих примут за врагов истинной веры. Другие же расширенными от ужаса глазами глядели, что вытворяют их отцы, и со слезами на глазах умоляли прекратить издеваться над другими людьми и убивать их. Но, получив хорошую оплеуху, замолкали и отходили в сторону, в страхе глядя, как взрослые мужчины убивают женщин и детей, как льется ручьями кровь по мостовой, и думая при этом о том, что теперь у кого-то не будет друга детства, потому что его зарезали такие вот, как его отец. Дети никогда не думали, что их родители окажутся такими изуверами, и в этот страшный час они решали для себя, что сами никогда не будут на них похожими.

Таковы были ужасы Варфоломеевской ночи, как о том рассказывают очевидцы тех событий. Но это только небольшая зарисовка, несколько эпизодов массовой истерии. Если же описать подробно все, что происходило в Париже той ночью и в последующие два дня, то понадобится слишком много времени.

Благополучно достигнув улицы Бетизи, они остановились. Вернее, остановился Матиньон и удержал за руку Лесдигьера. Дом адмирала был прямо перед ними, но уже с первого взгляда стало ясно, что они опоздали и злодеяние свершилось; может быть даже, это убийство стало одним из первых.

Повсюду по улице сновали люди, выходившие из особняка Колиньи и тащившие на себе награбленное добро. Все окна в доме были распахнуты настежь, в них виднелись вооруженные люди, молча и деловито выполнявшие работу по разграблению жилища адмирала. У дверей лежало двое изрубленных гугенотов, под окном — еще один, уже раздетый. Неслышно было ни криков, ни звона оружия, которые сопровождают обычно любую схватку, из чего Матиньон тут же сделал вывод, что с адмиралом давно уже покончено. Но теперь разворачиваться и уходить с этого места было небезопасно, их могли сразу же заподозрить, тем более что некоторые начали уже с любопытством поглядывать в их сторону. Поэтому Матиньон, решив, что лучшим способом защиты явится нападение, перекинувшись парой слов с Лесдигьером, решительно и бодрым шагом направился к одному из городских ополченцев, по-видимому, старшему, так как он давал указания выходящим из дома.

Ну как, — спросил Матиньон, подходя к нему и указывая кивком головы на окна второго этажа, где была комната Колиньи, — свершилось? Я вижу, адмирала уже отправили к праотцам, и нам здесь делать нечего.

Старшина подозрительным взглядом окинул незнакомцев, но не усомнившись в том, что перед ним добрые католики, которые к тому же еще и улыбаются, охотно заговорил:

— Славное было дело, жаль, что господа дворяне опоздали. Ну да видно, вы заняты были другим, поскольку плечо у вас в крови, да и прихрамываете вы немного.

— Ты прав, приятель, нам пришлось поработать в Лувре, и избавляя особу короля от этих нечестивцев-гугенотов, которые готовы уже были выступить против него с оружием в руках. Но, хвала господу, нам удалось их перебить.

— Слава нашему королю! Смерть гугенотам! — закричал старшина, потрясая в воздухе пищалью.

— Смерть! Смерть им всем! — сразу же поддержали его остальные, которые, видя миролюбивую беседу дворян с начальником, сразу же перестали обращать на них внимание.