Владимир Москалев - Варфоломеевская ночь

— Клянемся жизнью, сир, что мы не устраивали никаких заговоров, у нас даже и в мыслях такого не было!

— Спросите у господ Гизов, они вам скажут. Теперь уже поздно что-то менять.

Они снова повернули окровавленные лица к наваррскому королю:

— Убит Шарль Лаварден, ваш гувернер, а ведь мы вместе ехали в Париж на вашу свадьбу; убит Бовуа, Пардальян, де Пон… убиты все! А сейчас католики отправились к адмиралу и его зятю…

— Пощадите этих несчастных, брат, — взмолилась Марго, — нет моих сил смотреть на их страдания!

— С таким же успехом ты могла бы просить за всех казненных! — крикнул ей в лицо Карл. — Этим, выходит, повезло; а те, просто-напросто, не напоролись на тебя в коридорах Лувра.

Тем временем Миоссен упал, не в силах больше стоять на ногах, видимо, и раны были серьезны. Д'Арманьяк хотел помочь подняться, но, обессиленный, упал на него. Их кровь, смешиваясь, текла по полу прямо к ногам Карла.

— Черт возьми! — воскликнул король и отошел в сторону. — Так ты хочешь, чтобы их оставили в живых? Выходит, я собственноручно подарю жизни шести гугенотам? Забавная получается картина.

— Твое милосердие зачтется Господом, — произнесла Марго.

— Так же, как и мои грехи. Что перевесит, как думаешь, Наварра? Но так и быть, Бог велел нам быть милосердными, и я не отступлю от его заповеди. Но с одним условием, — он повернулся к сестре. — Ты просишь меня подарить жизнь этим двум протестантам, а я в обмен на это прошу тебя сохранить жизни вот этих двух, — он указал на Лесдигьера и Матиньона, уже проявлявших признаки нетерпения. — Ты доведешь их до дворцовой ограды, дальше — уже не твоя забота.

Маргарита повернула голову.

— Лесдигьер, вы?! Бог мой, значит, вас не убили там, внизу, во дворе? А мне показалось… И вы, Матиньон? Но что же я могу? Как я сумею вывести вас из Лувра, ведь ворота закрыты, всюду — как перед ними, так и за ними полно вооруженных солдат и горожан с оружием…

— Ах, черт возьми, Марго, выведи их через калитку в саду против улицы Жан-Сен-Дени. Охраны там нет, все уверены, что никому не удалось выйти из Лувра живым. Но даже если и стоят там часовые, то они не посмеют, не послушать тебя, ведь ты сестра короля и наваррская королева, а с тобою двое дворян, совершенно целых и невредимых; кто подумает, что это гугеноты? Из каждого уже выпустили кровь, уцелеть не мог никто. Но на всякий случай скажи им пароль.

— Я не знаю его, брат.

Карл вышел в коридор и громко позвал начальника дворцовой стражи. Через минуту он вернулся и произнес одно только слово:

— Месса.

— Благослови нас Господь, — перекрестилась Маргарита и взглядом позвала обоих дворян следовать за собой.

— Нет, стойте! — удержал их Карл. — Я дам вам в провожатые двух гасконцев, так будет надежнее.

Он снова вышел, сказал что-то Крийону, и тот исчез.

Король вернулся в комнату и подошел к Лесдигьеру и Матиньону, молча и в страхе глядевшим на него.

— Перебирайтесь на левый берег Сены и уходите через Сен-Жермен. Гугенотов там нет, а потому и тихо. Если вас не заподозрят, то, услышав пароль, выпустят из города. В противном случае выбирайтесь вплавь мимо Нельской башни, но не напоритесь на стражу, она тотчас откроет по вам огонь.

— Но ведь на улице темно.

— Париж сейчас так хорошо освещен, что вода блестит, будто зеркало. К тому же скоро начнет светать.

— Мы можем спуститься к реке под стенами Лувра, там мы и отыщем Ноев ковчег [23].

— Вам это не удастся. Согласно моему приказу все лодки правого берега связаны между собой цепями, а Сена у ворот Конферанс и у Нельской башни перегорожена поперек.

— Как же мы переберемся через преграду?

— Это ваше дело. Нырните, в конце концов.

— Это все, что нам нужно. Осталось только откланяться.

— Идите. Ступайте, пока я не передумал, черт вас возьми! — воскликнул Карл.

Пришел Нансе с гасконцами, и все пятеро во главе с королевой Наваррской направились к запасной лестнице в западном крыле замка.

— Ну, вот вам и новые слуги, — сказал король, указывая на Д'Арманьяка и Миоссена, лежащих на полу. — Сейчас пошлют за Амбруазом Паре, и он живо поставит их на ноги.

Во всяком случае, если они умрут, мне будет их не жаль.

И он замолчал. Все трое смотрели вниз, на распростертые у их ног тела. Вдруг оба, Генрих и Конде, почуяв неладное в наступившей тишине, подняли головы. Король недобрым взглядом глядел на них. Глаза его были злыми, в них читался приговор; губы стало перекашивать в сторону — верный признак наступающей ярости.