Владимир Москалев - Варфоломеевская ночь

Тот же Брантом, по-видимому, страстно влюбленный в Маргариту, вновь отзывается о ней в таких выражениях: «Она была так красива, что всякое сравнение было бессмысленно: не с чем и не с кем было сравнивать. Прекрасное лицо… изумительно стройная фигура… восхитительный взгляд… превосходные украшения. Ее белое лицо, схожее с безоблачным небом, обрамляло множество жемчужин и драгоценностей; поневоле все это вместе взятое можно было принять за само небо, когда оно так усыпано мерцающими звездами, что, кажется, будто оно живое».

И снова Брантом: «Она была очаровательной брюнеткой с черными горящими глазами и молочной кожей. Она никогда не прикрывала своей великолепной шеи и высокой груди. Ее одежда не мешала всем любопытным и похотливым взглядам, которые неизменно были направлены к этому источнику наслаждений».

Еще раз Брантом. Нет, положительно, он был ее тайным воздыхателем. Да и тайным ли? А может быть, любовником, кто знает?

«Если существует во вселенной воплощение совершенной женской красоты — то это Маргарита Валуа. В мире нет ничего подобного, по сравнению с ней остальные кажутся дурнушками. Она настоящая богиня, нежели принцесса».

Без сомнения, Брантом несколько преувеличил. Куда уж там, так расписал! И это при том, что ее родные братья — сплошь дегенераты. Но из двух несомненных качеств Маргариты — красоты и любвеобильности — он сделал такой акцент на первом, что оно напрочь скрыло от всех второе, значительно перевесив чашу весов в свою сторону. Возможно, потому, что он был влюблен в Марго, а потому достоин прощения читателя. Поэтому она и вышла из-под его пера такой писаной красавицей, разумеется, с точки зрения француза шестнадцатого столетия.

А теперь попрошу прощения у читателя, если в чем-то повторился, то есть если что-то из только что сказанного было написано мною в этой книге ранее. Но пройден уже такой путь, что трудно возвращаться назад, не рискуя не заблудиться самому в собственных страницах.

Жанна смотрела на будущую невестку, видела на ее лице все парфюмерные ухищрения и думала: «Смой она все это, на что будет тогда похожа? Какой увидит ее Генрих в постели? А утром, когда проснется раньше нее?»

Но эти мысли она тут же отбросила. Она сама была женщиной и все хорошо понимала; для того и существуют помады и румяна.

— Благополучно ли вы доехали, мадам? — спросила Марго, указывая движением руки на диван, но не садясь раньше, нежели сядет гостья.

— Благодарение Богу, поездка наша завершилась успешно. Мы с дочерью увидели много прекрасного, побывали в замке Шенонсо, а теперь вот в Блуа.

— Так это ваша дочь? — вскинула брови Маргарита и перевела взгляд на Катерину, радушно улыбаясь при этом. — Знаете, я догадывалась, но не смела спросить…

Она присела на корточки и протянула девочке ладонь:

— Так ты, стало быть, принцесса Катерина? Ну, здравствуй же! А я принцесса Маргарита. Можешь мне тоже говорить «ты», ведь мы троюродные сестры.

«Умна, обходительна, умеет вести беседу» — с чувством удовлетворения подумала Жанна.

Катерина, уже давно успевшая разглядеть все вокруг, подала голос:

— А ты здесь живешь?

— Ну, конечно же, здесь. Но это временно, а потом мы поедем в Париж. Ты хочешь поехать с нами в Париж?

— У вас здесь красиво, — вместо ответа произнесла Катерина и неожиданно выпалила: — А у нас не так…

Жанна поперхнулась. Марго поняла, что королеве стало неловко. Обе поняли, что сейчас ребенок станет «расписывать» бедность наваррского двора и на одну десятую не тянувшего против пышности и великолепия двора французского. Мать не могла ее перебить, дабы не поставить себя в неловкое положение, ведь Марго сразу поймет, что Жанна нарочно увела беседу в другое русло, чтобы не выглядеть жалкой и бедной королевой в глазах французской принцессы.

Марго не зря звали «первой дамой Франции» как по красоте, так и по воспитанию. Поймав взгляд Жанны, она сразу же поняла, что надо прийти на помощь свекрови, и уже раскрыла рот, собираясь что-то сказать девочке, но та вдруг сама себя перебила:

— Я никогда не была в Париже, но мама мне рассказывала про него. Там большие дворцы и мосты, на которых стоят дома. А король Франции живет в Лувре, самом плохом из дворцов.

Марго бросила взгляд на Жанну. Та закашлялась, поднеся руку с платком ко рту. Маргарита внезапно рассмеялась:

— Ну, Лувр — не самый плохой, есть и похуже.

— Почему же он не живет в самом лучшем?

— Потому, девочка моя, что король несчастнее самого последнего из своих подданных.