Иван Ле: Хмельницкий. Книга вторая

А он поднялся с сыном Тимошей на руках, передал его жене. Лицо у него посвежело, яснее стал взгляд. Провел рукой по небритой бороде, и горькая улыбка появилась на губах.

— Хоть ругай, хоть бей меня, Ранна. Виноват я перед вами, что сразу не сказал. Не берегся в дороге, вот и заболел, помчавшись следом за придурковатым писарем. А о горе, постигшем мою мать, и не сказал вам. Отчим чужой мне, но близок душой. Наш человек! Отказался пытать казаков Ивана Сулимы. А проклятые каратели взяли и его… Насмерть замучили человека! Разве можно стерпеть такое?

Женщины тревожно переглянулись, Мелашка подала знак, чтобы Ганна помолчала. Так и не сказал, куда, к кому едет. Одного только Карпа Полторалиха брал с собой. Проверил свое оружие. Отцовскую парадную саблю на кованом поясе надел поверх жупана из красного бархата. Догадывались, что он поедет к матери, хочет утешить старуху, которая второй раз овдовела. Но, видать, помышляет заехать и к запорожским казакам на Сечь. Неспроста вытащил отцовскую саблю из дамасской стали!

— Именно с этого и надо начинать казаку свой путь, — соглашалась Мелашка, будто совет давала.

Богдан так и не сказал никому, куда едет. Попрощался с детьми. Ганну обнял за плечи и прижал к груди:

— Еду, женушка моя, хочу поспорить со своей судьбой!..

А за воротами придержал коня, долго смотрел вправо на Холодноярскую дорогу. Потом вздохнул и повернул на Чигирин. Карпо поравнялся с Богданом, улыбнулся стоявшим у ворот Ганне и Мелашке.

Вот так закончились проводы Богдана Хмельницкого, уезжавшего из Субботова искать свою судьбу, свое место в жизни.

Только что закончился в Варшаве четырехнедельный предвесенний сейм 1635 года. В приподнятом настроении король Владислав устроил большой прием сенаторов и высших старшин королевских войск Речи Посполитой. Полковникам реестрового казачества король оказал особое внимание. Их первых допустил к себе и долго разговаривал с ними.

Полковники словно хотели с помощью короля уйти от возмездия за попранную ими правду и честь. Оно нависло над ними с того дня, когда они привезли в столицу Речи Посполитой отважных сынов свободного казачества и отдали их на суд сенатора Юрия Збаражского. Неужели рассчитывали, что сенатор будет беспристрастен, судя боевого полковника запорожских войск?

— Просим вас, уважаемый пан сенатор… Мы заверили полковника в справедливости правосудия. Иначе Сулима живым не сдался бы…

— Правосудие, панове полковники, не будет нарушено! — с улыбкой иуды заверил сенатор.

Но когда полковники узнали о том, что Сулима все-таки будет казнен, несмотря на то, что король милостиво обещал простить воина, которого в самых жестоких боях обходила вражеская сабля, они поторопились пораньше явиться на этот торжественный королевский прием.

— Мы хотели бы, ваше королевское величество, вернуть себе все права и свободу, предоставленные казачеству покойным его светлостью паном Баторием, — начали полковники аудиенцию у короля, после окончания заседаний сейма.

— Казачество заслужило их… — охотно соглашался король. Ему не впервые приходится давать обещания, следуя мудрой политике своего отца, короля Сигизмунда III.

Вот так и начался разговор о преданных забвению Короной казацких привилегиях. Полковники только напоминали, а не требовали, будучи гостями короля на таком светском рауте. А король и не отказывал им. По его велению слуги снова наполняли их пустые бокалы лучшим венгерским вином. Даже и его величество отпил несколько глотков из своего бокала, продолжая затянувшийся разговор с полковниками. Король Владислав любил заигрывать с народом, а особенно с казаками, считая себя обязанным им за сражение под Хотином!

Несколько влиятельных сенаторов, а ближе всех — воевода Томаш Замойский и Юрий Збаражский, плотным кольцом окружили Станислава Конецпольского, ревниво оберегая спокойствие коронного гетмана на шумном приеме у короля. Они не вмешивались в разговор Владислава с полковниками, зная, что он и сам хорошо справится с этим делом.

Конецпольский вдруг увидел пробивавшегося к нему джуру, немца офицера из наемного охранного отряда при дворце. Не так легко было ему пробиться сквозь толпу жаждущих быть как можно ближе к его королевскому величеству! Но опытный офицер наконец подскочил к коронному гетману:

— Bitte, Exzellenz… Das ist… ein Sotnik! [57]

— Со-отник? Какой сотник, что ему тут надо? — грубо спросил гетман, недовольный тем, что какой-то сотник отрывает его от государственных дел.