Иван Ле - Хмельницкий. Книга вторая

Наконец-то встретила! Настежь открыла ворота и бабочкой подлетела к коню. Раскаяние еще сильнее сжало сердце Богдана. Ведь та, другая Ганна все еще не выходит у него из головы, словно колдовство какое-то.

— Ганнуся, женушка ты моя дорогая! — воскликнул, соскакивая с коня.

Ганна молчала. Только всхлипывала да улыбалась сквозь слезы, радуясь возвращению мужа. Но в глазах у нее таилась глубокая печаль.

— Что с тобой, Ганнуся? Мы благополучно вернулись. Вон и наш Карпо. А как тут дома? Здоровы ли дети, матушка Мелашка? Так соскучился без вас…

И за эти последние слова мысленно ругал себя. Потому что снова подумал и о… сестре Золотаренко.

— Знаешь, позавчера провожал меня молодой старшина из Черниговского полка…

— Иван Золотаренко? Так он уцелел? — опередила жена.

— А как же, уцелел казак. Может, у вас есть какие-нибудь вести из Чернигова?

— Не из Чернигова, а из Чигирина… — прервала его Ганна, словно освобождаясь от оцепенения. — Позавчера увезли из Чигирина Сулиму. Тоже сумасшедший. Кодацкую крепость разрушил до основания! Сказывают, что их казнят в Варшаве на глазах у короля. И Назрулла… Бедный Назрулла…

— Назрулла? Как же он попал туда? Ведь я прощался с ним вот здесь… Значит, и Назруллу не обошла эта беда?

— Семь человек увезли чигиринские реестровые казаки. Атамана Павлюка тоже схватили, когда тот бросился защищать Сулиму. Не приведи господи, что творится. Уши отрезают, до смерти избивают розгами.

Богдан обхватил руками голову. Что делать, к кому обратиться за помощью, за советом? Все-таки опоздал.

У порога дома их встретила Мелашка. Она подчеркнуто спокойно, как мать рассудительная, протянула Богдану обе руки, как всегда делала при встрече с ним.

— Не одно горе, сынок. Казак — что горшок: на него ли камень свалится, сам ли упадет на камень — все равно на черепки распадется!.. Заходи в дом, пусть сгинут каратели! Было бы здоровье.

— А камень для горшка найдут? — сводя разговор к шутке, закончил Богдан.

— Найдется смех и на тот грех, а то как же — найдется. Да бог с ними… Может, сразу и пополдничаем, а потом уже и переодеваться будешь? — беспокоилась хозяйка.

— Полдничать, матушка. Потому что я… должен все-таки съездить в полк. Такие дела, такое несчастье.

…Полковника Богдан уже не застал в Чигирине. Даже чигиринских жителей не видно было и во дворах! Еще въезжая в город, встретил реестрового казака, пытался расспросить его. Казак только и сказал, что полковник Загурский поскакал с есаулами в Варшаву. Потому что туда же еще позавчера спешно отправили закованных бунтовщиков.

— Чтобы сенаторы на сейме судили их, — сквозь зубы процедил неразговорчивый казак.

Не узнавал Богдан своего Чигирина! Даже собаки умолкли во дворах. Не видно ни молодиц, ни детей. Только пожилые хозяева, седые старики, кое-где стояли возле закрытых ворот, словно на часах. Сначала Богдан здоровался с ними. Ведь в городе все знали сына Матрены Хмельницкой!

Но почувствовал скрытую неприязнь к себе. Расспросить бы, объясниться! Богдан даже остановился возле двора седого казака Палажченко, который не раз подсаживал его в детстве на своего неоседланного коня.

— Добрый вечер, дядя Захар! Живы, здоровы?

— Добрый вечер, дан писарь, — чуть слышно отозвался старик, повернув голову.

— А я уже не писарь. Теперь у вас другой писарь… Беда стряслась тут, дядя Захар, — подходя к старику, начал Богдан.

— Как это не писарь?

— Скоро и из казаков выгонят. Меня послали к гетману, а сами — увезли наших несчастных?

Палажченко подошел к перелазу.

— А разве не знаешь, казаче? Нашим казакам уши отрезают, четырех насмерть засекли розгами… Такого у нас еще не было. Куда-то на каторжные работы закованных отправили.

Богдан шагнул к перелазу, положил руку старику на плечо, словно хотел успокоить его:

— Все знаю, дядя Захар, и ничего не знаю!.. Ходим под черным небом, нечем и душу просветлить. О том, что Иван Сулима попал в беду, слыхал. Говорят, увезли его?..

— Попал в беду, да еще и в большую беду! Да разве только одного Ивана увезли… Позор, да и только. Ведь наши полковники и атаманы и подбили Сулиму на это дело. А когда увидели, какая сила королевских войск двинулась, сами и связали беднягу. Мы сами, говорят, связываем, сами вызволим. А как, чем? Ведь «их, закованных в цепи, уже увезли реестровые казаки! Только Павлюк, как и подобает запорожцу, сам отдался им в руки, чтобы заковали вместе с Сулимой!

— Сам? Это…