Берды Кербабаев - Чудом рождённый

А вскоре случилось невероятное: Овезбаева обвинили в национализме, осудили и по приговору военного трибунала отправили далеко на север. Атабаев не верил в его вину. Овезбаев мог ошибаться, мог слишком резко высказываться, но не мог участвовать в какой-то антинародной организации. Хлопоты о его судьбе не увенчались успехом.

Шли месяцы. И оказывалось, что участников контрреволюционных заговоров все больше и больше. Их называли теперь врагами народа. Оказывалось даже, что и некоторые русские коммунисты замешаны в этих делах, и Атабаев совсем перестал понимать, что происходит вокруг… Попирались советские законы, советское правосудие. И всё это делалось как будто в интересах Советского государства.

Неужели же вернулись времена Джепбар-Хораза и доносам верят больше, чем честной жизни людей, проверенных годами и отмеченных революционными заслугами? Сам того не замечая, Атабаев кривил губы в горькой усмешке. Когда-то добродушный разорившийся купец Майлихан предложил ему пойти с караваном в Хиву, чтобы переждать в пути опасные времена. Он и тогда отказался. А теперь отсиживаться, отмалчиваться в бездействии вдвойне позорно. Надо решиться на поступок…

По-прежнему светило солнце в окна кабинета предсовнаркома, по-прежнему играл глубокими винными красками текинский ковер на стене, а Кайгысызу казалось, что в комнате темно и хмуро. Он был озабочен, открывал и закрывал сейф, ворошил бумаги в ящиках стола, разбирал папки, не мог найти нужных бумаг, хотя они лежали у него перед глазами.

Вошел секретарь.

— Вас спрашивает женщина. Она для этой встречи приехала из Мары.

— Скажите, что я уезжаю.

— Говорил — не слушает.

— Скажите — приму, когда возвращусь из поездки…

Секретарь вышел в приемную и вскоре вернулся, вытирая пот со лба.

— Она не хочет уходить, — сказал он. — Говорит, что будет стоять у порога, пока не выйдете.

— Впустите, — махнул рукой Атабаев.

В кабинете появилась пожилая русская женщина с непокрытой седеющей головой. Она остановилась на пороге. Атабаев не заметил её появления, не поднял головы.

— Можно? — помолчав, спросила она.

— Что?.. — удивился Атабаев. — А, входите! Садитесь, Как ваше здоровье?

— Меня зовут Анна Александровна Петрова, — сказала женщина, спокойно усаживаясь в кресло.

— Слушаю вас, Анна Александровна.

— Мне стыдно отрывать вас от работы, но я вынуждена обратиться именно к вам. Я живу в Мары на улице Крылова в трехкомнатном домике, оставшемся от отца. Теперь его хотят у меня отобрать.

— Чем вы занимаетесь?

— Я учительница. Работаю в школе двадцать два года.

Атабаев записал на календаре и сказал:

— Я сейчас лечу в Москву, Анна Александровна, как только вернусь, решу ваш вопрос.

Казалось, разговор исчерпан. Но учительница не собиралась уходить. Она сидела без движения и только умоляющим взглядом смотрела на Атабаева. Погруженный в свои заботы, он все-таки догадывался, что ей нужно продолжить разговор, что история с домом это только предлог для встречи, но не знал, как помочь ей. Самые простые слова не приходили в голову.

Молчание длилось долго. Наконец, увидев, что Атабаев уложил последние бумаги в портфель и щелкнул замок, она сказала:

— Есть ещё одно дело.

— Говорите.

— У меня сосед. Может быть, вы его знаете?

Опущенные веки Атабаева дрогнули, — ничтожное мимолетное движение, — всё-таки учительница поймала его и поняла. Атабаев спросил:

— Кто ваш сосед?

— Абдыразак. Когда он был директором в женском интернате имени Махтумкули, я три года работала там воспитательницей.

— Знаю.

— Может быть, вы знаете и то, что я хочу сказать?

Атабаев постучал карандашом по блокноту. Он был взволнован и хотел это скрыть. То ли потому, что он не очень доверял женщине, то ли потому, что ему не хотелось продолжать мучительный разговор, он сухо спросил:

— Так что вы хотели мне сказать?

— Абдыразак честно работал. А теперь отбывает наказание.

«Да разве только один Абдыразак честно работал!»— чуть было не крикнул Атабаев, но сдержался и мягко сказал:

— Советский закон не наказывает невиновных.

— Мы много лет были соседями… Занимали друг у друга чашки-ложки, когда собирались гости… Я не верю!

— Может быть, он всё-таки виноват. Вы не можете знать всего.

— А если виноват, так надо судить. И чтоб все знали, в чем виноват…

— Что вы хотите от меня, Анна Александровна?

— Я ищу справедливости.

Атабаев опустил голову. И снова наступило долгое молчание. Наконец, он заговорил: