Давид Бергельсон - Отступление

«Кто? Хава Пойзнер? Прегер с удовольствием ему расскажет. Это человек, который желает одновременно летать и твердо ступать по земле. И это его, Прегера, беда. Но, если угодно, это не только его беда, это беда всего света. Она вся в отца. Когда-то его ненавидела, а теперь делает все, что он прикажет. Влюбилась в собственного папашу… По утрам разбивает для него яйца, солит и не отходит ни на шаг, пока он их пьет… Якобы раскаивается в своих девичьих грехах, но, если будет нужно, опять начнет грешить, и даже еще больше. Да подожди ты, Залкер!.. Куда?! Посмотри, кто там стучится».

Во второй комнате, за дверью, уже несколько минут находились портной Шоелка и чернявая Лейка. Лейка, закутанная в длинную материнскую шаль, вся кипела. Этот чертов портной ее обманул, сказал, надо пойти поговорить с агентом, объяснить, почему она задержала недельную выплату за швейную машину, а сам привел ее в эту пустую комнату, где нет ничего, кроме грязного матраца. Лейка хотела сразу повернуться и уйти, но Шоелка загородил дорогу.

— Куда?

— Пусти!

— Погоди маленько!

Чернявая Лейка решила, что говорить больше не о чем. Она закуталась в шаль, так что остались видны только нос, рот и глаза, и в гневе принялась шагать по комнате. Она не хотела, чтобы он видел ее лицо. Но портной был спокоен. Он снял шапку, вытер пот со лба и свернул самокрутку.

— Убежать захотела, стерва? Дура ты… И от Бриля, студентика своего, тоже так убежала?..

Лейка совсем разозлилась. Она подошла к двери, ведущей в другую комнату, откуда слышался разговор, и принялась колотить в нее что было сил. Шоелка бросил на пол самокрутку, подскочил к Лейке и схватил ее сзади за талию.

— Отойди от двери!

— Не отойду!

— Отойди, кому сказал!

Лейка не подчинилась. У портного лицо и глаза налились кровью. Прижав девушку к себе, он попытался оттащить ее от двери. Лейка упиралась, он приподнял ее и понес к кровати, накрытой грязным матрацем. Девушка извернулась у него в руках, и они оказались лицом к лицу друг с другом. Шоелка приподнял ее повыше, швырнул на матрац и навалился сверху на нее всем своим весом. Руки у Лейки были сильными и гибкими, как рессоры. Портной прижал их к кровати. Он тяжело дышал.

— А! Смотри-ка, а мордашка-то мокрая! А пахнет как! Студентиком Брилем пахнет?

Она быстро отворачивалась то в одну сторону, то в другую, не давая ему прижаться губами к ее рту. И вдруг впилась зубами ему в плечо. Но тут распахнулась дверь в комнату Прегера…

Хаим-Мойше ушел. Он оставил Залкеру список инвентаря и медикаментов и пошел к себе в лес. Оборотень с жидкими волосами на подбородке, склонившись над гармонью, опять захрипел в такт отрывистым и протяжным звукам.

Прегер лежал на жесткой кушетке, положив руки под голову, и обдумывал все, что произошло в этот день. Он давно не говорил о Хаве Пойзнер, а сегодня пришлось. Прегер чувствовал себя встревоженным и усталым.

В комнату уже проникали сумерки. Солнце садилось, первый ярмарочный день отшумел и медленно умирал. Разъезжались телеги, убегали, спешили прочь из города, на них хрюкали и повизгивали связанные свиньи. Где-то били в бубен: свадьба у деревенских, или просто так, парни напились, девки пляшут…

Залкер в одиночестве сидит за столом, уставленным пустыми и недопитыми бутылками, и пьяным голосом зовет из соседней комнаты Шоелку и чернявую Лейку.

Прегер встает, одевается и в полупьяном, каком-то тревожном состоянии отправляется побродить по ярмарке. Очень странный день выдался сегодня. Прегер идет с площади на площадь и видит, как его ученики тут и там стоят под навесами, помогают потным лавочникам, своим отцам. Они его любят, его дети.

— Здравствуйте, учитель! — кричат они со всех сторон и смеются.

Позже вечером, когда он возвращается по опустевшей площади, он опять видит своих учеников. Они роются в разноцветных кусках оберточной бумаги и поломанных ящиках, оставшихся на месте палаток, что-то ищут. Роются, ищут, роются, ищут…

В четверг вечером, когда уже разъехались последние телеги, дети бродят по опустевшей площади, что-то ищут среди обрывков бумаги и сломанных ящиков.

По городу кружит новенький блестящий фаэтон, глубокий, массивный, на резиновых шинах, с упругими рессорами и высокими, мягкими сиденьями в виде синих квадратных подушек. Сильные лошади с изящно изогнутыми шеями везут его по улицам, гремят копыта, пружинят рессоры, мелькают спицы, сверкают в лучах заходящего солнца. Правит Ян, верный слуга Деслера из Берижинца. На нем клеенчатая шляпа с латунными заклепками, а кнут он держит, как заправский возчик. Непонятно только, с чего это он часами разъезжает по всему Ракитному?