Джейсон Гудвин - Величие и крах Османской империи. Властители бескрайних горизонтов

Как и в любом городе империи, в Константинополе базары инспектировал кадий, вершивший скорое правосудие прямо на месте. Он знал настоящую цену на похлебку из потрохов, следил за тем, чтобы вся посуда была надлежащим образом вылужена, и требовал от сапожников, чтобы каждый акче, уплаченный покупателем, равнялся двум дням срока службы обуви. Прибыль торговцев обычно ограничивалась десятью процентами, хотя в случае с товарами, привезенными издалека, проконтролировать соблюдение этого принципа представлялось затруднительным. По каким-то так и не выясненным причинам вплоть до XVII века торговля мясом в Константинополе приносила одни убытки, так что ею в виде наказания заставляли заниматься богатых людей. «Использование фальшивых мер веса наказывается с величайшей строгостью, так что на улице нередко можно наткнуться на висящее третий день в петле тело какого-нибудь пекаря», — вспоминает Портер.

На рынках Константинополя были сосредоточены такие богатства, что грузины, народ чрезвычайно бедный, стали отсылать туда в качестве дани своих сыновей, а грузинский посол был вынужден покрыть издержки своего пребывания при дворе, продав в рабство всю свою свиту вплоть до писаря, оставив одного лишь переводчика.

Торговля была едва ли не единственной сферой гражданской жизни, вмешиваться в которую государство считало своим долгом, дабы поддерживать боеспособность армии и безопасность на улицах. По исламским представлениям, справедливый правитель должен быть богатым и щедрым государем, который следит за тем, чтобы его подданные никогда не испытывали нужду; в исламских городах существовала давняя традиция голодных бунтов против тех правителей, которые не справлялись с этой задачей. Благополучие ремесленника зависит оттого, насколько справедливую плату он получает за свой труд, а размер справедливой платы записан в цеховых законах. Подданных необходимо защищать также от завышенных цен и нехватки тех или иных товаров.

После того как на завоеванных турками землях устанавливался мир, все их жители, казалось, начинали год от года богатеть. В XVI веке численность населения империи удвоилась. Каждому находилось дело, жизнь кипела повсюду — не только на столичных базарах и на рейде в Босфоре. Морозини полагал, что безопасность столь оживленной и процветающей империи зависит уже не от количества и качества крепостей («коих у турок не очень много»), а от изобилия всего, что нужно для жизни. «Производимого здесь хватает не только для обеспечения ежедневных потребностей подданных самой империи: в сопредельные страны вывозится и продовольствие, и множество иных товаров. Можно было бы производить и больше, если бы было больше рабочих рук для возделывания полей». «Из Молдавии и Валахии, — пишет Сандис, — везут им говядину и баранину; что же до рыбы, то окружающие моря предоставляют ее в избытке и самых разных видов». «Повсюду в лесах Мингрелии, — сообщает Бусбек, — можно увидеть простых крестьян, вкушающих отдых под сенью пышных деревьев и отмечающих свои праздники вином, танцами и песнями».

Даже в районах, расположенных далеко от границы, постоянно совершалось людское движение: ехали к своим новым тимарам сипахи, объезжали подведомственные земли чиновники, кочевники гнали свои стада на зеленые горные пастбища; двигалась в направлении Эдирне на зимние квартиры великолепная кавалькада султана, который будет охотиться в своих заповедных лесах до тех пор, пока кваканье лягушек в прудах не начнет досаждать ему по ночам. Торговля велась с имперским размахом. Когда Бертран де ла Брокьер был в Дамаске, в город прибыл караван из пустыни — на то, чтобы он обустроился в городе, ушло две ночи и три дня. В середине XVI века немецкий путник обнаружил, что в лавках Белграда «есть совершенно все, как в лучших городах Италии и Германии».

Крытые рынки, имеющиеся в каждом городе империи, предлагали товары (произведенные под строгим присмотром цехов), перед которыми невозможно было устоять. Хороший лук делали из кленовых прутьев, собранных в окрестностях Кастамону, буйволовых жил, вываренного рога и клея из смолы, добываемой в устье Дуная. До идеального состояния он доходил год, а прослужить мог два века, если регулярно смазывать его льняным маслом. Тетиву из конского волоса пропитывали воском, смолой и рыбьим клеем. Для изготовления стрел использовали панцирь черепахи или слоновую кость, лебединые, орлиные или бакланьи перья; наконечники делали из козьих костей, древки — из сосны. «Такой лук весьма изящен, — восклицал французский путешественник, — и необычайно прочен!» И при этом еще и дешев. Впрочем, многие товары запрещено было продавать иностранцам: например, в Салониках делали хлопковую ткань особого сорта, предназначенную исключительно для обмундирования янычар. Процветала контрабанда. На рынке можно было приобрести льняные ткани с берегов Нила, парчу и велюр из Бурсы, мохер, грубые шерстяные ткани из Пловдива и тонкую шерстяную пряжу из Эдирне и Салоник, произведенную испанскими евреями, шелк и ковры. Европейцы интересовались пряностями из дальних восточных стран, мылом, благовониями и лекарственными веществами, изразцами из Изника, стамбульской бумагой и хевронским стеклом; взамен они предлагали сукно, бумагу, английскую сталь и горы серебра. Османы были в долгу перед своим собственным Востоком, от которого, как ни странно, они отгородились таким же барьером, отчасти психологическим и санитарным, отчасти же вполне материальным (в виде пограничных крепостей), каким европейцы отгородились от них самих. Они ввозили мускус, ревень и фарфор из Китая, а из Московии — меха, которые играли большую роль в церемониале, ловчих птиц, янтарь и ртуть; татары поставляли им луки, стрелы, щиты, икру, кожу из Казани и белых рабов, тогда как из Судана везли золото и черных рабов.