Джейсон Гудвин - Величие и крах Османской империи. Властители бескрайних горизонтов

В 1774 году, после катастрофического поражения от русских, в Кючук-Кайнарджи начались переговоры об условиях мирного соглашения. Русский посол потребовал себе мягкий стул. «Поскольку мы не привычны сидеть на стульях, таковой трудно найти в здешних местах», — ответили ему. «Однако на этот раз стул все-таки пришлось найти. Его позаимствовали у господаря Молдавии с тем условием, что он будет возвращен». Пересечет ли османский наместник реку, чтобы встретиться с русским послом? Нет, ибо в первую очередь он наместник, а устроитель переговоров — во вторую.

В итоге послы встретились на плоту посередине реки. Русский настоял на том, чтобы сидеть справа от Мехмед-паши; не в силах воспрепятствовать этому, паша отметил в своем докладе, что ему удалось устроить дело таким образом, что левой и правой стороны как будто не было: «Русский был посажен так, что тем, кто входил с османской стороны, казалось, будто он находится слева».

По завершении переговоров османского посла отвели на карантинную станцию, построенную из сосновых бревен; внутри стояла изразцовая печь, а стены были оклеены обоями. Его русские сопровождающие, имевшие предписание сообщить Екатерине Великой, какие подарки привезли османы, дабы у нее была возможность подыскать равноценные, сказали, что посол может и не задерживаться в карантине надолго, если согласится, чтобы его вещи одну за другой подвергли дезинфекции. Мехмед-паша громко возмутился и указал на тот факт, что прежде ни один посол не подвергался карантину. Тогда, как он пишет в своем докладе, «генерал сказал: „Я предлагаю это единственно из искреннего к вам расположения. Нашу императрицу ужасают мысли о заразе. Ваше согласие расположит ее к вам“. К этому он присовокупил несколько обычных избитых франкских фраз вроде „Дружеские чувства, кои я питаю к вам, не знают границ“. Ему не удалось добиться своего».

Османская гордость в своей неуместности могла показаться смешной, но она была неподдельной. Вспомним замечательный ответ, данный пленным пашой завоевателю Египта. «Я прослежу за тем, чтобы султану сообщили о смелости, которую ты проявил в сражении, хотя тебе и не повезло его выиграть», — учтиво сказал Наполеон. «Можешь не беспокоиться, — ответил паша. — Мой повелитель знает меня лучше, чем ты».

В более безоблачные дни, в 1862 году, французский император Наполеон III с супругой Евгенией неделю гостили в Стамбуле у султана. Императрице так понравилось блюдо из протертых баклажанов и баранины, что она попросила позволения допустить ее личного повара на дворцовую кухню, чтобы узнать рецепт. Позволение было любезно предоставлено, и повар императрицы, вооружившись весами и записной книжкой, отправился на кухню — откуда тут же был изгнан поваром султана, который кричал ему вслед: «Повар повелителя османов пользуется лишь своими глазами и носом!»

Блюдо вошло в турецкую кулинарию под названием хюнкярбейенди, что означает «императрице понравилось», однако Евгения так никогда и не узнала его рецепт.

К началу XVIII века в цепенеющей империи сложилось множество причудливых полуавтономных формаций, которые, казалось бы, должны были быть реорганизованы и поглощены центральной властью, а вместо этого так и обветшали вместе с империей, словно эксцентричные жильцы загородного коттеджа. На Афоне существовала настоящая монашеская республика, но и кроме нее были обители, пользующиеся особыми правами — например, монастырь Святой Екатерины в Сирии, которому Мехмед Завоеватель, если не сам Пророк, пожаловал на вечные времена многие привилегии (когда патриарху однажды пришлось отстаивать свои права на одну из константинопольских церквей, он не смог найти подтверждающий их документ; однако ему удалось отыскать свидетеля — престарелого янычара, участника взятия Константинополя). В 1755 году прямо под стенами Топкапы стоял длинный ряд домов, которые наконец решили снести, чтобы сделать на этом месте противопожарную полосу. Все собственники домов согласились на это, кроме одной старушки, которая «заявила, что ни за что не расстанется со своим домом, ибо он принадлежал нескольким поколениям ее предков и так ей дорог, что никакие деньги не смогут возместить его утрату». Облеченные властью люди кричали на нее и всячески ее бранили, однако никто не осмелился отобрать дом силой — слишком ужасной казалась такая несправедливость. Дом остался стоять на месте, и когда задаешь вопрос, почему султан не применил в этом случае свою власть, ведь можно было отобрать у старухи жилище и заплатить ей компенсацию, турки отвечают: «Это невозможно, это же ее собственность».