Сергей Юрченко - Скопец, сын Неба

-Поутру, дядя, поутру. Я отплываю рано.

-Хочется же тебе гонять туда-сюда. Ты мог бы достичь успехов в философии.

Молодой Тиберий Александр улыбается этому ворчанию.

-Ах, дядя… Говорят, мир держится на мудрецах…

-Не на мудрецах, - перебивает его старик. - Мир держится на Законе Божьем.

-Пусть на Законе. А на ком держится Закон? На чиновниках.

-Не богохульствуй, юноша! Кем сотворен и организован этот мир?

-Конечно, он утвержден Законом Божьим. Но кто его исполняет? Вот, например, Риму ежегодно нужны тысячи тонн зерна из Египта. Но зерно само не отправится в Рим согласно Закону или воле Божьей.

-Опять богохульствуешь, Тиберий Александр? Бог не пекарь, чтобы заботиться о муке!

-В моих словах, дядя, только здравый смысл. И здравый смысл говорит, что чиновники необходимы. И мне нравиться быть чиновником. Мы – чиновники – соль земли.

-Это тщеславие. Суета сует.

-Все суета сует, сказал мудрый царь Соломон. Но ведь от царства своего он не отказался.

-Юноша, я сегодня устал, чтобы спорить с тобою. Поговорим в другой раз.

-До свидания, учитель.

В Капернаумской таможне скучающий Матфей возвращается к чтению китайского манускрипта из сумы Иисуса:

“Вот, сказало Я себе, теперь нас двое: Я и тот, с кем я говорю, - Ты. Когда Я было только Я, Я было всем, как небытие. Я узнало себя и перестало быть всем. Значит, сказало Я, теперь нас трое: мы и все остальное. Это уже троица: Я, Ты и Оно. Поистине, в троице Я стало цельным. Поистине, в троице небытие стало миром. Я осмотрело мир и сказало себе: быть может, нам стоит объединиться и создать наше сплетение. Это уже будет четверка: Я, Ты, Оно и наше сплетение. Поистине, в четверке Я достигло избытка. Поистине, в четверке небытие стало жизнью”.

Мытарь пытается осмыслить это рационально, вспоминая речи Иисуса. Все живое живет в языке, сказал Иисус. Душа - хранилище языка. Это плод, внутри которого хранится семя - Дух. Нужно погубить плод, чтобы освободить семя. Кто погубит душу свою, тот обретет Царство Небесное.

-Все-таки странно, что Иисус ничего не взял с собой, - задумчиво говорит Матфей. - Вот, даже книги и свои снадобья оставил здесь. Поначалу я думал, что он ушел на пару дней. Но прошло уже две недели.

Иуда что-то подскребает на своем пергаменте специальным писарским ножичком. Неторопливо сворачивает свиток, убирает его вместе с принадлежностями в пенал и произносит:

-Он вернется.- Затем он берет со стола кувшин, склоняет его над своей чашей, но оттуда ничто не выливается. - Есть еще вино?

-Так мы сопьемся, - шутит Матфей.- Кажется, осталась одна бутыль вина с мускатным орехом. Хотел угостить им Марию, но… сейчас принесу.

Он возвращается с бутылью и разливает его по чашам. Иуда пробует на вкус, слегка морщится и выпивает до дна. Закусывает бирюзовой фисташкой и начинает говорить:

-Прожив достаточный срок на этом свете, человек либо ожесточается на мир, либо отрешается от мира. И последних мало, а первых много. Их гораздо больше, чем может показаться на первый взгляд.

Матфей охотно ему внимает.

-И кто же, к примеру ожесточен?

-Кто? Бар-Аббас, Иаир, этот рыбак Петр… Царь Ирод, Верховный Жрец Каифа, Иохонан, римский цезарь, все!

-Иохонан - праведник, - осторожно замечает мытарь.

-Я знаю Писание, мой друг. Праведник отделяется от зла и находит удел свой после смерти. Но я ведь не сказал: злой. Я сказал: ожесточенный. Пророк, который изливает на мир свой праведный гнев. Все пророки ожесточены. Даже самый негодный человек хоть раз в жизни бывает незаслуженно обижен и поэтому чувствует себя немного праведником. Все мы немного праведники и все ожесточены. Думаешь, бар-Аббас родился с кинжалом в руке и жаждой крови в сердце? Жизнь ожесточила его. Одни дают этому волю, другие держат в себе. Но ожесточены все. Скажи, Матфей, ты зол на жизнь?

-Наверное, зол. Я ведь родился полукровкой и с детства выслушивал упреки, в которых не виноват.

-Знай же, что я был зол как легион бесов. Я не бар-Аббас. Я был хуже. Мне недостаточно было сотни или тысячи убитых. Дело ведь не в них. Весь этот мир не тот! И тогда я понимал, что для успокоения моей души нужно истребить весь мир. И мысль, что это невозможно, приводила меня в еще большую ярость. Мой легион бесов не давал мне покоя. Я мог бы вынести приговор целому народу, и ничто во мне не дрогнуло бы. Иисус изгнал из меня этот легион. Я успокоился. Почти успокоился.

-Как же?

-Я узнал, как убить мир.

Матфей во все глаза смотрит на своего собеседника.