Сергей Юрченко - Скопец, сын Неба

- Как это?

- Вот, стены твоего дома, - Иисус жестом охватывает пространство комнаты.- Допустим, что мы не знаем, что за этими стенами, но говорим: “то, что находится за этими стенами”. Вот имя ему. Мы назвали его для себя, но это - не его истинное имя. А если за стены нельзя зайти, то нам никогда не узнать, что находится за ними. Если стена эта есть конец языка, то там за этой стеной, за языком и находится Царство Небесное. Но не войдешь в него, пока не расстанешься с последней полушкой своей души. В египетском Саисе есть храм, внутри которого начертано: никому из живых не поднять этого покрывала. Это покрывало есть покрывало языка. Отделяя сущее от несущего, само это покрывало то ли существует, то ли не существует. Можно сказать, что бытие этого покрывала - этой границы языка - призрачно и мерцательно. Язык бесконечен, и как бы далеко душа не зашла в нем, всегда можно зайти еще дальше. Поэтому из языка невозможно выйти. Но более того, невозможно коснуться даже его границы, как этой стены, и сказать: вот конец. Тебе ведь известно, Матфей, что нет самого большого числа?

- Да, я знаю это.

- Но, Матфей, я только что назвал его: самое большое число. Как же так? Запрет назвать самое большое число, сам себя нарушает. Запрет на имя - уже имя. Монахи в храме в Саисе обривают на себе все волосы и многократно в день омываются. Они дали обет молчания, но не потому, что им запрещено говорить, а потому что невозможно говорить о том, чему они поклонятся, ибо поклоняются они, сами того не зная, Святому Духу.

- Учитель, ты видел этот храм? - восхищенно спрашивает Иоанн.

- Нет. Я прочитал о нем в одной книге Геродота.

- Я теперь не смогу уснуть, учитель, - признается Матфей, впервые решаясь назвать Иисуса этим титулом. - Как жаль, что все это я не смог записать!

- Скажу и более того, если вместишь в себя.

- Я готов слушать до утра.

- Вмести же, Матфей: Святой Дух совершенно бесчеловечен. В нем нет добра и зла, верха и низа, чистого и нечистого, ведь все это из этого мира, из языка, а в Святом Духе - сама чистота и нет языка. Могу рассказать тебе о том, откуда взялся этот дуализм и почему человек хранит его в самых глубинах души. Святой Дух ничего не разрешает и не запрещает. Не ты нужен ему, он нужен тебе, ибо твоя душа существует только благодаря Духу. И таких, как ты, у него - бессчетное число, а он у тебя - один, один на всех. Тело обретает душу, как плод - косточку, а душа содержит в себе Святой Дух, как косточка содержит в себе дерево. Мало горчичное зерно, но из него вырастает дерево, в ветвях которого селятся птицы. Душа содержит в себе Святой Дух. Не говорю, что твоя душа содержит частицу его, но говорю, - весь Дух, ведь целое и части целого, как и чаша с ее осколками, из этого мира, из языка. В Святом Духе нет частей.

Иоанн замечает, что Иисус рассказывает Матфею о Царстве Небесном не так, как рассказывал ему, но менее поэтично и более учено. И это даже немного обижает юношу. Разве Иоанн глупее Матфея?

- Святой Дух един и неделим. Бесконечное число раз он осознает себя, и каждое осознание рождает душу. Но душа эта еще не есть полная душа. Чтобы стать полной, ей нужно осознать самую себя, узнать себя как душу. Только в этом втором самосознании душа становится полной. Что видит и слышит младенец, явившийся на свет? Думаешь, он видит и слышит, как мы? Нет, говорю тебе. Он видит пустоту и слышит тишину. Ничто, которое уже есть имя, есть не- что. Чтобы увидеть мир, младенцу необходим язык. А до той поры нет для него мира. Мир - это он сам, и мать, кормящая его молоком, еще не мать ему, а часть его. Мать знает, что он вышел из нее и пришел в мир, но он не знает. Мать и весь мир, которого он еще не видит, все в нем. Не мать родила его, он родил мать и весь мир. Есть только Я и ничего другого. И когда, наконец, младенец впервые скажет себе Я, то скажет в действительности - “он”. Это покажется тебе невероятным, Матфей, но человек в действительности не может произнести истинное Я, когда он называет себя этим именем. И на всю свою жизнь человек сохраняет в самой глубине своей души эту странную память, и ему кажется все еще немного удивительным, что можно самого себя видеть, слышать и трогать. Разве истинное Я могло бы видеть себя? Есть одно единственное Я - Святой Дух. И самым невероятным человеку кажется в той глубинной памяти, что можно самого себя убить. Разве истинное Я могло бы убить себя? Мы познаем мир только в присутствии самих себя, и не можем познавать его отдельно от себя. Вот почему человек - мера всему существованию.