Сергей Юрченко - Скопец, сын Неба

Но он, уйдя в свое безвременье, ничего вокруг не слышит. Кровь течет по его виску.

-Иисус! Иисус! Иисус! - повторяет она свое заклинание с плачем.

Но заклинание уже не действует. Солдаты в алых плащах уводят его все дальше и навсегда. Она опоздала. Мария застывает в отчаянии.

Корнелий выставляет в цепь вокруг Голгофы лишь половину центурии. Остальные получают отдых чуть поодаль, в чахлой рощице. Сам он устраивается внутри оцепления на складном стуле под тентом, который ему сооружают из солдатских копий и плаща. Пока два других узника отлеживаются у подножия холма рядом со своими крестами, профосу поднимают наверх Иисуса и кладут на крест. Четверо из них наваливаются на его руки и ноги, самаритянин Манная, вооружившись молотком, ставит кованый гвоздь в середину запястья. Гвоздь легко проходит между костями, но встречает сопротивление в твердом корабельном дереве. Несколько профессиональных, плотницких ударов загоняют его в брус почти по шляпку. Пока Манная пригвождает вторую руку Иисуса, ноги узника привязывают к нижней перекладине, чтобы при обмороке они не соскользнули вниз. Тогда распятый начнет быстро умирать от удушья. Затем, уперев основание креста в яму, профосы поднимают его, пока тот под собственной тяжестью не опускается на место, сотрясая пригвожденное тело. Иисус издает стон и возвращается в действительность от боли.

Вскоре два других креста встают рядом. И теперь Голгофа напоминает причудливый трехмачтовый корабль, на котором вместо парусов натянуты человеческие тела. Кажется, сейчас дунет ветер - и судно смерти отправится в плавание по морю боли. Трещат сухожилия, лопается кожа на ладонях, хрустят суставы. Повешенные инстинктивно ищут опору и встают на перекладину, снимая напряжение с рук. Один из них с ужасом смотрит на свои разорванные кисти. Шок избавил его на время от боли, и он чувствует то же, что и человек, у которого испорчен костюм, только во много раз сильнее.

-Что же они сделали? - горько бормочет он. - Как мне работать этими руками?

Очевидно, шок притупил и его сознание. Оно отказывается взглянуть в лицо смерти и понять невероятную истину: эти руки, которыми он держал хлеб, вино, женщин и оружие, ему больше не понадобятся. Он растерянно смотрит на хохочущих внизу профосов.

-Эй, приятель, - говорит Манная, - не горюй о руках. Когда ты умрешь, я отрублю их и найду им работу.

Распятый начинает хныкать.

-Что они говорят? - полоумно обращается он к Иисусу.

-Не слушай их, - глухо отвечает Иисус.

С третьего креста слышится ругань и проклятия:

-Самаритянская собака!

Манная находит доброе слово и для него:

-Эй, на кресте! Если не заткнешь свою пасть, я напою тебя уксусом вот из этого ведра. Тогда твой язык быстро прилипнет к глотке.

Профосы спускаются с холма, садятся под своей повозкой, на которой им предстоит увезти обратно кресты, и начинают шумно, без стеснения играть в кости - сначала на одежду смертников, а потом - на свой палаческий заработок.

Распятые на крестах повернуты лицом к городу, и солнце нещадно бьет им в глаза, обжигает лица и сушит рты. Через час оно уходит им за головы, но к этому времени на запах пота и крови слетаются насекомые. Слепни роем облепляют раны на руках, прочие впиваются в царапины и ссадины, набрасываются на лица смертников, не давая им ни минуты покоя. Распятый рядом с Иисусом мужчина начинает тихо напевать, продолжая мерно водить головой от одного плеча к другому, словно отмеряя свои последние часы. Но насекомые уже привыкли к этому маятниковому движению и даже не слетают с его лица, пытаясь выесть его глаза. На память ему почему-то пришла песня, которую обычно исполняют подруги невесты, провожая ее в дом жениха.

-Тебе не нужны ни румяна, ни пудра, ты прекрасна, как серна. Ты - запертый сад, запечатанный сосуд. Пусть придет твой возлюбленный в твой сад и выпьет твоего вина.

При упоминании вина его речитатив прерывается. Он приходит в себя, разжимает веки и начинает просить:

-Пить! Пить!

Но его никто не слышит.

-Пить! Дайте пить! - ревет узник с другого столба.

Корнелий слышит этот вопль и поворачивается к профосам, которым надоело играть в кости, и они задремали. Из-под повозки торчат только их ноги.

-Эй! - кричит он. - Воду на кресты.

Никто не поднимает головы. Эти наглые, не знающие дисциплины истязатели и палачи вызывают у центуриона отвращение. Хороший солдат не пойдет в палачи, вот и вербуют в бригады профосов всякий брод. Он встает со своего табурета, подходит к телеге и пинками будит их.