Сергей Юрченко - Скопец, сын Неба

В одной из верхних бойниц северо-западной башни, где проходил допрос Иисуса, стоит Понтий Пилат и смотрит вниз. Ему видна площадь перед преторией, заполненная возбужденной толпой, купальня Вифезда, окруженная калеками и больными, вся северная окраина города с царскими пещерами, Гнафейским памятником и гробницей Елены, царицы абиаденской. Процессия уходит налево от него, на запад к Голгофе, которая с этой башни просматривается лишь как белое пятно за земляными и тростниковыми крышами ремесленного квартала. Толпа тянется вслед за крестным ходом. На месте лишь остается какой-то мужчина. Затем он поворачивается и, прихрамывая, уходит в противоположную сторону.

Стук обуви на каменной лестнице заставляет Пилата обернуться. На смотровую площадку выходит Прокула. Камергер несет за ней белого щенка.

-Вот ты где! - произносит она, подходит к бойнице и заглядывает вниз. - Простолюдины всюду одинаковы. Им хочется зрелищ, а лучшее зрелище - смерть. Ты все же приговорил этого мага?

-Он не маг. Лишь софист.

-И за это его казнят?

-У Каифы к нему свой счет. Мне пришлось пойти навстречу.

-И каков же вердикт?

- Crimen laesae majestatis .

-Он оскорбил величие цезаря?

-Они так утверждали.

-Ты им веришь?

-Я не верю ни одному их слову! Но эти люди поклянутся под присягой, что так и было. Их бог разрешает им любую клевету, если ему это нужно.

-Политика, - насмешливо произносит Прокула.

Впрочем, ее уже совершенно не интересует судьба того узника. Его странные, больные глаза были каким-то наваждением. Пилат прав, во всем виноват здешний воздух. У них тут даже море стало мертвым. Она подзывает жестом раба и берет из его рук пушистый клубок.

-Ах, какой милый! Мой будущий страж и защитник.

Прокуратор смотрит на эти умилительные игры с вежливым отвращением.

-Теперь я понимаю цезаря Августа, который порицал моду на собак и кошек. Римские женщины должны отдавать свои материнские чувства детям, а не тратить их на домашних животных, - произносит он.

-Но ведь ты сам запретил мне взять с собой моих сыновей, - дразнит женщина его и словно нарочно целует щенка в нос. - Мои мальчики остались в Риме.

-Здесь не твое поместье в Байях. Здесь вражеская земля. Этот народ склонен к неповиновению, интригам и саботажу, - заявляет Пилат. - Я каждый день жду от них бунта. Твоим мальчикам лучше оставаться в Риме.

Он лукавит, скрывая под заботой о пасынках свою физиологическую неприязнь к этим аристократическим отпрыскам. Даже внук императора Тиберия провел несколько лет в суровых германских лесах, где и получил от солдат ласковое прозвище Калигула - Сапожок. Но прокуратор даже не заботится о правдоподобии. Происходит обычная супружеская сцена, в которой один лжет, а другой делает вид, что верит, поскольку правда неприятна для обоих. В данном случае правда заключается в том, что он терпеть не может сыновей Прокулы, а они ненавидят его. Через три года закончится прокураторский срок Пилата. Он передаст должность некоему Марцеллу и отправится в Галлию служить квестором. Там он уже будет командовать только деньгами, но не людьми. А еще через год к власти придет Гай Калигула. Сыновья Прокулы, такие же испорченные негодяи, как этот новый император, преуспеют при его дворе и затравят отчима до смерти. В своей былой бедности они будут винить не отца, промотавшего перед смертью все состояние, но своего плебея-отчима, который не дал им должного содержания и ложился в одну постель с их матерью. Однажды загнанный вояка зайдет в свой дом, ляжет в ванну и перережет себе вены.

А пока Прокула, продолжая играть с щенком, небрежно замечает:

-Похоже, ты сам очень хочешь их бунта.

-Возможно, - соглашается он. - Хороший урок пошел бы им на пользу. Они забыли Помпея Магнума и своего царька, который шел в его триумфе по Риму с веревкой на шее. Мне хватило бы моего легиона, чтобы вразумить этот город.

Женщина передает щенка камергеру и устремляется к выходу, всем своим видом показывая, что ей не интересны кровавые мечты мужа.

-Не забудь, скоро обед, - бросает она на ходу. - Я не хочу ждать тебя за столом с твоим трибуном.

-Лисий - отличный солдат.

-Вот именно! Солдат!

Две пары башмаков дробно стучат по лестнице, теряясь в синкопе. Наступает тишина. Пилат возвращается к бойнице. Он нервно крутит на пальце всаднический перстень с именной печаткой в виде ромбовидного наконечника копья - пилатуса и смотрит на уходящую толпу. На лице его презрение и ненависть. Сверху эти люди видятся такими маленькими, что кажется: их можно раздавить одним римским башмаком.