Сергей Юрченко - Скопец, сын Неба

-Это так, - соглашается он.

-Если что-то оправдает человека в этой жизни, то не его знания, а его страсть. У человека должна быть страсть. Ты ведь понял, что голод, о котором я говорил, и есть страсть. Царство Небесное страстью завоевывается.

Мытарь виновато произносит:

-Я понял.

Голодный Андрей чувствует себя совсем запутавшимся.

-Учитель, так Царство Небесное даром дается или его нужно завоевывать?

-Жизнь даром дается?

-Даром.

-Но если не потрудится младенец выйти из материнского чрева и вздохнуть, то не видать ему света.

Иисус поднимает глаза поверх костра. Там кружат мошки, слетевшиеся на огонь отовсюду. Горячий воздух отбрасывает их назад. Иисус бережно поднимает с травы опаленный труп насекомого.

-Посмотрите на этих существ. Ведь они рождены не для дня, но для ночи. Но вот эти дети тьмы при виде света за десятки миль устремляются к нему и сгорают в его жаре. Зачем им губить себя? Но возлюбили эти дети тьмы свет больше жизни. Ради Царства Небесного убивают себя эти мотыльки. Вот вам падшие ангелы ночи. - Он бросает труп мотылька в огонь, и тот превращается в искры, взметнувшиеся к небу.

Матфей восхищенно произносит:

-Как красиво сказано, учитель! Падшие ангелы ночи!

Иисус торжественно оглядывает всех.

-Восемь нас здесь сидит, но говорю вам, что есть здесь еще и дьявол, - он делает значительную паузу.- Дьявол всегда за спиной человека. Я сказал вам, что сегодня ночь суда. Каждый из вас будет судить себя сам, и пусть этот дьявол станет ему помощником. И пусть каждый из вас скажет это вслух, чтобы были у него свидетели. Велика трудность осудить себя по-настоящему. На сто праведников находится лишь один грешник. Не думайте, что праведники праведны, а грешники грешны. Всякий не раскаявшийся в человеческом есть праведник. Разве этот мир полон добродетельных? Но много ли в нем раскаявшихся? Человеку легче осудить тысячи других, чем самого себя. Все знают великие истины, но каждый имеет свою маленькую человеческую правду. Разве вор не знает, что красть нехорошо? Разве насильник не ведает, что совершает преступление? Но его маленькая человеческая правда оправдывает его. Душа себя не судит. Сказано: возлюби ближнего как самого себя. Именно так! Ибо любит человек себя, как и всякая живая тварь. Любит, когда дышит, любит, когда ест и спит, когда говорит и плодится, когда лжет и завидует. Любовь делает его праведником. Говорю вам, все тут праведники. Не сыщешь грешника в этом мире! Все грешники уже себя убили, в живых только праведники! Но не смеют они этого сказать вслух и вдобавок становятся еще лицемерами. Я обнаруживаю лицемерие повсюду: в хвале Богу, в патриотизме, в скорби сыновей и в горе матерей. Огромные запасы святого лицемерия накопил этот мир, которые ему и за тысячу лет не истратить. Разве что каленым железом выжечь его? Не войти праведникам в Царство Небесное! Преисподняя - их родной дом. Один грешник дороже сотни этих праведников. Небо – для грешников!

Иисус значительно переводит дыхание и говорит:

-А теперь начнем наш суд. Пусть я буду первый, чтобы не было вам соблазна. Так вот. Много лет назад, когда я покинул родительский дом, я ушел за славой. Деньги не влекли меня, и власть не прельщала, но жизнь казалась мне напрасной, если она останется неизвестной миру. Великой славы я себе хотел. Вот мой суд самому себе: тщеславие.

Все молчат.

-Иуда? - спрашивает он сидящего слева от него хромуна, задав тем самым порядок исповеданий по часовой стрелке.

Иуда отвечает коротко и сухо:

-Месть.

Иисус благодарит его кивком и переводит взгляд на следующего.

-Симон, ты можешь не участвовать в этом, - дружески говорит он кананиту.

-Спасибо, учитель. Я понимаю, что чужой среди вас. Но не хорошо мне будет слушать других и ничего не сказать о себе. Я не хотел бы в этом признаваться, но теперь признаюсь. Я завистлив и понимаю это. Конечно, я желаю Израилю свободы, но зелотом я еще стал и потому, что ненавижу всех этих хозяев страны, сытых и довольных.

-Хорошо, Симон. Твой суд остается с тобою.

Сидящий слева от него Матфей горько усмехается.

-Мне проще всех, учитель. Во мне нет страсти. Я не холоден и не горяч. До недавнего времени я думал, что это золотая середина, и ставил ее себе в заслугу. Но теперь понимаю, что лучше иметь в крови лед или пламень, чем теплую водицу.

-Так, Матфей!

Теперь очередь Петра. Он взмок от волнения. Его только что назначили первым, и ему нельзя осрамиться. Он готов возвести на себя напраслину, лишь бы не утаить правду и не стать ко всему прочему лицемером.