Михайло Старицкий: РУИНА

Тон гетманши был так искренен, что Мазепа не мог усомниться в правдивости ее слов.

Значит, не Самойлович украл Галину, иначе гетманша знала бы об этом. Известие это снова потрясло Мазепу до глубины души. Теперь он стоял опять в какой-то неведомой пустыне без следа, без дороги. Куда броситься? Где искать Галину? Он не мог строить на этот счет ни малейшего предположения, так как не имел в руках даже тени какого-нибудь факта. Но теперь Мазепа не мог терять времени на бесплодные предположения: если погибла бесследно Галина, то еще была надежда спасти Марианну. Каждое потерянное мгновенье стоило жизни, и какой жизни! Свидание с Марианной произвело на Мазепу потрясающее впечатление; он поклялся себе употребить все возможные усилия, чтобы спасти ее. У гетманши ему уже нечего было делать; было ясно, как Божий день, что Фрося выдала все, что знала, Самойловичу. Убийство же гетманши не входило в расчеты Мазепы, да ему было и не до него. Надо было торопиться со спасением Марианны. Хотя Мазепа был уже уверен в глубине души, что Самойлович не выдаст ему гетманши, но долг службы требовал испробовать все возможные средства, а главное, ему надо было увидеться с Самойловичем, чтобы испросить прощение Марианне. Поэтому, не теряя даром времени, Мазепа наскоро попрощался с гетман- шей и отправился к Самойловичу. По дороге он передал свой разговор с Фросей Гордиенко и поручил ему, пока он переговорит с гетманом, достать на всякий случай в Батурине свежих и сильных лошадей, так как их кони, вследствие только что совершенного быстрого переезда, были уже ненадежны.

Самойлович встретил Мазепу с распрортертыми объятиями.

— Пане Мазепо, любый мой товарищу, слыхом слыхать, видом видать! — воскликнул он, подымаясь с места и делая несколько шагов ему навстречу. — Еще тогда, когда фортуна мне плохо служила, ты был мне лучшим другом, и верь, что колесо фортуны не изменило моих чувств!

Он обнял Мазепу, поцеловал его по обычаю трижды и усадил против себя.

— Ну, с чем же прибыл, пане–товарищу? Говори: по воле или по неволе?

— И по воле, и по неволе, ясновельможный гетмане, — отвечал Мазепа, стараясь вызвать на своем лице самую любезную улыбку, — по неволе — от гетмана, по воле — от себя.

— Ну, ну, говори сперва, с чем прислал тебя гетман правобережный?

— Не с веселыми вестями. Твоя ясная мосць знает, что у гетмана Дорошенко ушла жена и скрылась здесь, в Батурине.

— Знаю, знаю… — Самойлович сочувственно закивал головой.

— Ты сам, ясновельможный гетмане, разумеешь, какое это принесло горе Дорошенко.

— Еще бы, еще бы, и горе, и перед людьми сором, — ох, какой сором!

— Так вот ввиду всего этого, гетман Дорошенко поручил мне привезти свою малжонку во что бы то ни стало назад; он требует как гетман и как муж, чтобы ты, ясновельможный, выдал мне ее немедленно.

— Так, так, справедливо, — заговорил Самойлович, вздыхая и потупляя глаза. — Вот гетман Дорошенко на меня все злобствует, а я за него как болею душой! Сколько раз уже уговаривал я ее мосць вернуться назад, сколько раз просил не делать Дорошенко такого сорому, — и слушать не хочет. Поговори еще ты, пане, с нею, может, тебе это лучше удастся.

— Зачем же мне говорить с ее мосцью? Ведь гетман Дорошенко не спрашивает о ее желании, он требует только, чтобы ты, ясновельможный гетмане, выдал мне ее.

— Так, так, справедливо. Жена да убоится мужа, только ничего из этого не выйдет.

— Как не выйдет, коли ты своею гетманской властью выдашь мне ее?

— Не могу, не могу… — Самойлович развел руками, — ведь эта гетманша ваша… прости на слове, — баба хитрая. Как прибыла сюда, так не ко мне, а прямо к воеводе московскому обратилась. Ну, а что уже она там ему говорила — не знаю, только воевода взял ее под свое покровительство, и теперь с ней не сладишь. Оно и то сказать: не весело жить под таким регементством, когда кругом турки и татаре рыщут, да всех людей, как скотов, угоняют. Ох, не одна гетманша, а многие уже из ваших ко мне перешли. Плохой знак, коли мыши бегут с корабля. — Самойлович грустно вздохнул.

Мазепа заметил, что во время этой тирады взгляд Самойловича внимательно следил за выражением его лица.

— Что ж делать, ясновельможный? — ответил он уклончиво. — На то Бог и сотворил человеку жену, чтобы она делила с ним и радости, и невзгоды.

— Воистину! Что ж, я посоветовал бы Дорошенко обратиться к Москве, — по лицу Самойловича мелькнула саркастическая улыбка, — только боюсь, что ничего из этого не выйдет. Видишь ли, не доверяет Москва ни в чем Дорошенко, — Самойлович особенно подчеркнул эти слова, — да и правду сказать, недолюбливает его зело.