Сергей ГОРОДНИКОВ: ПОСЛЕДНЯЯ НОЧЬ Александра Македонского

– Клит? – позвал он и слегка хлопнул ладонью по руну, приглашая любимца. И рассмеялся, заметил неохотно приближающемуся Клиту, который прихрамывал при каждом шаге: – Это руно тебя быстро вылечит.

Рассмеялись и в окружении царя.

Артисты наконец устроились на невысоком подиуме, сбоку от угловой скульптуры Александра. Хор из пятнадцати мужчин выстроился в три ряда за спиной Анасты. Три гетеры слева от них уселись за кифары. Все зрители расположились в зале на шкурах, и снующие, как тени, рабы подвинули к ним кратеры, раздали кубки и ритоны с серебряной чеканкой. У царя в ногах устроился его виночерпий, безмолвный, как мыслитель, Иол. Сосредоточенный Иол отлил из амфоры красное вино в небольшой кратер, добавил туда воды из кувшина, неторопливо и вдумчиво размешал смесь. После чего золочёной чашей с длинной ручкой зачерпнул разбавленного вина и налил в царский ритон. Попробовал сам, с одного глотка оценивая вкус смеси, потом передал вино Александру. Александр принял ритон привычно, будто не замечая виночерпия, как если бы тот был его тенью, – взор его был прикован к подиуму.

Анаста и хор надели котурны; их стало хорошо видно даже в дальних углах очень просторного дворцового помещения. Тронутые пальцами гетер струны отозвались звуками, которые полетели к зрителям. И те притихли.

Александр избегал глазами взгляда артистки. Музыка задала настроение, и она начала читать, заметно волнуясь, но укрощая волнение своим опытом:

Десять суток мы плыли – и ночи и дни непрерывно.

В день десятый вдали уж поля показались Итаки,

Видны нам были огни пылавших костров недалёких.

Сладкий тут сон снизошёл на меня, ибо очень устал я:

Шкотами паруса я непрерывно работал, верёвок

Не доверял никому, чтоб скорее отчизны достигнуть.

Начали спутники тут меж собою вести разговоры.

Думалось им, что везу серебра я и золота много,

Мне подаренных Эолом, отважным Гиппотовым сыном.

Так не один говорил, поглядев на сидящего рядом:

Вот удивительно! Как почитают повсюду и любят

Этого мужа, в какой бы он край или город не прибыл!

Много прекрасных сокровищ уже из троянской добычи

Он с собою везёт. А мы, совершившие тот же

Путь, возвращаемся в край наш родной с пустыми руками.

Так же теперь и Эол одарил его дружески щедро.

Ну-ка, давайте скорее посмотрим, что там такое,

Сколько в мешке серебра и золота ценного скрыто.–

Верх одержало средь них предложенье злосчастное это.

Мех развязали они. И вырвались ветры на волю.

Плачущих спутников вмиг ураган подхватил и понёс их

Прочь от родных берегов в открытое море. Проснувшись,

Духом отважным своим я меж двух колебался решений:

Броситься ль мне с корабля и погибнуть в волнах разъярённых

Или всё молча снести и остаться ещё средь живущих.

Снёс я всё и остался. На дне корабля, завернувшись

В плащ свой, лежал я. Назад к Эолову острову буря

Наши суда уносила. Товарищи горько рыдали...

Анаста смолкла. Артисты хора изображали растревоженное, потом затихающее море. Затем, пропустив несколько знакомых зрителям строк, хор продолжил, сильно взволновав слушающих:

... Славный Эол изумился:

– Ты ль, Одиссей?! Каким божеством ты попутан враждебным?

Мы так заботливо в путь снарядили тебя, чтоб ты прибыл

В землю родную, и в дом, и куда б не явилось желанье!

Хор замолчал. Но пальцы гетер продолжали перебирать струны кифар. Соратники Александра, зрелые в делах войны мужи, утирали слёзы. Многим судьба гомеровского Одиссея показалась их собственной. Большинство дольше десяти лет не видели отчизны и родных очагов, с тех самых пор, как покинули их, следуя за царём Александром, идя навстречу непредсказуемой судьбе. Казалось, она была изумительно благосклонной к ним, на крыльях побед носила их и в Египет, и в Индию, о чём они не могли и помыслить вначале. И каждый раз за победой в войне новые дерзкие замыслы царя и вождя увлекали их вновь расширять границы завоеваний всё дальше и дальше от родины. Беззвучно плакал и Александр. Белокурая Таид приклонилась к нему и тихо произнесла:

– Ты ещё молод, государь. Ещё вернёшься в Элладу и в Македонию.

Анаксарх слушал это, и по лицу его пробежала насмешливая ухмылка понимания, что разум Александра уже был отравлен жаждой непрерывных великих завоеваний, он бы зачах от скуки в убогом доме и македонском царстве отца Филиппа. Иол неприметно опять наполнил ритон царя. Тот поднял склонённую голову, влажные глаза его заблестели. Когда Анаста сняла котурны, сошла с подиума и направилась к нему, он быстро встал ей навстречу.