Сергей ГОРОДНИКОВ: ПОСЛЕДНЯЯ НОЧЬ Александра Македонского

– Он и был нашим товарищем. Македонцем, как и мы, – шумно вмешался пьяный Клит. И пальцем указал на хвост жеребца. – А этот – подарок персов. – При слове "персов" в его голосе прозвучало нескрываемое раздражение.

Замечание Клита вызвало одобрительный кивок надменного философа Каллисфена, и не только его. На что Антиген Одноглазый разразился грубоватым смехом:

– Ха-ха-ха! Так тебя сбросил перс?!

Клит в ярости топнул ушибленной ногой, сморщился от боли и, расталкивая толпу, скрылся в ней.

– Застынь! – позади него вновь воскликнул Лисипп, цепким взглядом уставясь на всадника.

Александр старался принять героическую посадку, но пошатнулся от внезапной слабости. Птолемей рванулся к нему, однако Александр удержался на потнике. Он наклонился к уху лошади, пошептал что-то ласковое, затем ловко спрыгнул на пол. Он похлопал коня по крупу, и тот, следуя за юным рабом, будто расколол толпу надвое, неторопливо побежал обратным путём к главному выходу. Царь наблюдал за ним, пока обе массивные, высокие створки двери, медленно закрываясь, скрывали жеребца из виду. После чего резко обернулся к Антигену Одноглазому.

– Ты сказал: "Слишком хорош для битвы?"

Военачальник ответил уклончиво.

– Он может стать и лучше нашего Буцефала.

– Лучше боевого друга, о котором я продолжаю тосковать, он не станет... – признался Александр просто и оборвал себя на последнем слове. Оглядев придворных, он отыскал глазами пышногрудую гетеру, на круглом лице которой выделялись большие и выразительные карие глаза. – Я выполнил условия спора! – шагнув к ней, воскликнул он. – Всё было в полной темноте!

– Что ж, Александр, признаюсь, я проиграла, – сказала она глубоким голосом тридцатилетней женщины и артистки. – Но быть в ряду побеждённых с персами, египтянами, индусами...

– Победой в споре с тобой горжусь больше, чем победами над ними! – пресек он приятную ему тонкую лесть влюблённой женщины. – Эй, вина! Теперь я имею право выбрать отрывок.

– Позволь мне отгадать его по твоим голубым глазам, – сказала гетера.

Отворачиваясь было в поисках своего виночерпия, Александр внезапно стал серьёзным и внимательно, едва ли ни подозрительно глянул на неё исподлобья. Но это продолжалось лишь мгновение, до одобрительных выкриков:

– Анаста будет читать!

Тёмнокожие рабы появились среди толпы, внося и раскладывая на каменном полу мягкие шкуры. Другие рабы из тугих бурдюков наливали в кратеры вино и родниковую воду, перемешивая их кипарисовыми палочками. Царь заметил тёмную с проседью шевелюру своего любимого строителя Стасикрата.

– Как строится город в честь Буцефала? – громко потребовал он ответа.

Стасикрат оторвался от доверительного разговора с Каллисфеном и живо отозвался слегка надтреснутым голосом:

– Скоро закончим городские стены.

– Назовём его Буцефалией, – объявил Александр.

Стасикрат оживился, и стал мимо военачальников пробираться к царю.

– На площади воздвигнем храм Буцефалу, – увлекаясь, развил пришедшую вдруг в голову мысль Стасикрат. – А жителей обяжем поклонятся ему, как божеству.

– Лисипп! – прищёлкнул средним и большим пальцами Александр, подхватывая мысль строителя, и на лице его проступила лихорадочная краснота. – Надо изваять десять фигур Буцефала, по одной для каждой площади. И чтоб в морде каждой было нечто божественное.

Лисипп сдержал улыбку и кивнул.

– Лисипп! – точно как царь, прищёлкнул пальцами полный и коротконогий Протей, который умел рассмешить Александра. – И десяток скульптур любимой собаки царя, Периты, с божественной мордой, когда она тявкает.

– У тебя есть голова на плечах, – без тени насмешки согласился с ним Александр. – Так и надо сделать. Следующий город построю в честь Периты.

– Увы, почему я не конь и не собака, о Зевс?! – воскликнул Протей, воздев руки к потолку. – В мою честь города не назовут.

И он стёр пальцем невидимую притворную слезу. Насмешник Анаксарх подхватил шутку и продолжил:

– В твоей пьяной физиономии при всём желании никто не отыщет и следа божественного.

Между тем на Александра нахлынуло грустное настроение, и Анаста нежно погладила ему руку.

– Что с тобой? – мягко спросила она.

Александр перехватил её ладонь своею.

– Почему я так часто стал терять самое дорогое для меня? – вдруг тихо пожаловался он женщине. – Периту я вырастил собственными руками.

Он отпустил ладонь гетеры, обрывая возможный ответ, и сел на белое руно, затем прилёг на шёлковые подушки. Гетера поняла и направилась к подиуму. Царь знаком подозвал философа Анаксарха и его белокурую подругу и знаком указал прилечь рядом. После чего приподнялся на локте, отыскал взором Клита среди рассаживающихся на других шкурах.