Андрей Степаненко - Еретик

Симон видел их всех вместе и каждого по отдельности. Он видел бегущих в укрытие монахов Мусейона. Он видел таможенника, панически закрывающего тонкую дощатую дверь будки на пристани. Он видел даже привязавшего всю свою семью, а затем и себя к пальме статного бородатого мужчину в платье купца. Он видел всех. И он не видел никого. Потому что единственный человек, которого он действительно видел — изнутри, был он сам.

Симон ясно видел, насколько омерзительной оболочкой пользуется он — бессмертный Дух, сунутый в тело, словно ослабевший воин — в бабскую юбку. Он видел, насколько примитивна и стыдна та часть его души, что жаждет или боится, кичится или смущается. Вся она была так же понятна и омерзительна, как беззубая заискивающая улыбка того, кто напряженно ждет своей кости. И даже разум — предмет его особой гордости выглядел теперь лишь набором счетных палочек, по сути, лишь инструментом для беспрерывного обслуживания почти обезьяньего тела и еще более ненасытной и бесстыдной, чем обезьянья, «души».

А потом он — у самого гребня волны — вошел в город и стал смертью — для всех, кто волей судьбы оказался под его подошвами — с такой высоты почти муравьев.

Амр кричал беспрестанно.

— Быстрее! Быстрее! Еще быстрее!

Он хорошо помнил, каким спускается хоть на некоторое время приостановившийся поток вод. И воины — сотня за сотней — слетали на своих верблюдах и ослах, мулах и собственных задах вниз по скользкой земле недавнего русла и почти сразу же увязали в мокром, смешанном с илом песке — кто по колено, а кто и глубже.

Нет, они, конечно же, двигались — рывками, по полшага, по четверть шага, по пяди… но вскоре всем, кто подходил позже приходилось входить в русло справа и слева, а весь бывший Нил — шагов на пятьсот в обе стороны стал сплошной, черной и мокрой, шевелящейся массой.

— Успеем? — повернулся он к Зубайру.

— Трудно сказать, — покачал головой эфиоп. — Войска императора уже тронулись. Ты и сам знаешь, какой соблазн ударить нам, вязнущим в мокром песке, в спину.

Амр яростно крякнул. Он видел, что Аллах явно дает шанс: далекие воины Теодора шли вдвое медленнее, чем можно, а их командиры все еще были в растерянности, отчасти потому, что не были уверены, что Амр отважился войти в русло. Опытный полководец вполне мог лишь сымитировать переход и устроить засаду, чтобы встретить врага градом стрел из-за берега Нила.

— Быстрее! — заорал он, хотя сам же видел: то вязнущие в песке по колено, то бредущие в иле по пояс воины понимают, чем рискуют.

А потом одна или две лошади вдруг выбрались на твердое основание, и передовой отряд, распугивая огромных, но никогда еще такого не видевших крокодилов, в считанные мгновения пересек едва ли не две трети русла.

— Пора и нам, — тревожно глянул в сторону подступающих ветеранов противника Зубайр, — и знаешь, они ведь тоже сядут по пояс…

— Если еще отважатся, — кивнул Амр.

Симон чувствовал смерть всем своим существом. Он видел, как вдребезги разлетаются там, внизу крыши и сараи, как всасывает в подошву черной волны бесчисленных горожан, и как мгновенно они исчезают в такой же черной, лишь подсвеченной с неба оранжевым светом пене. А потом он вдруг начал снижаться, и справа пролетел купол храма Святого Георгия, а слева — Армянской Божьей матери [55] Армянская диаспора занимала ключевые посты в коптской церкви вплоть до новейшего времени. , а затем он прошел над самой крышей солдатского борделя и на миг — не более — встретился глазами с вцепившимся в скамью у беседки белым от ужаса экономом. И лишь тогда мир перевернулся — раз, другой, третий — а Симон обнаружил, что его галера застряла в наполовину снесенных воротах, а вокруг бурлит черная грязь.

Он обвел глазами рабов. Они сидели и полулежали, вжавшись в пол и прикрыв головы закованными в цепи руками — точно так же, как и в начале.

— Все, — произнес он и сам поразился совершенно чужому голосу.

Рабы не шевелились. И тогда он выдернул стопор, ослабил общую цепь, немного подумал и двумя ударами ноги вышиб раздробленный кусок кормы — вместе с общим на всех замком.

— Кандалы сами снимете, — тем же чужим голосом произнес он и спрыгнул вниз, прямо в отступающую к морю черную воду; ее уже было всего по пояс.

Мимо плыли трупы. Много трупов.

«И что это было? — странно, как-то гулко и даже с эхом подумал он. — Господь меня пощадил? Или просто не увидел?»

Вода стремительно убывала, и даже трупы начали цепляться за разные предметы одеждой и «садиться» на разные «мели».