Андрей Аствацатуров: ДУЭЛЬ В ТАБАКЕРКЕ

Утром я просыпался, отрывал щеки от пухлой, ласковой подушки и, спрыгнув с постели, бежал в комнату к бабушке.

— Бабушка, — кричал я. — Пора вставать! Хочу на кладбище!

Теперь, когда прошло столько лет, я просыпаюсь неохотно. Подолгу лежу, не в силах одолеть дремоту и оторвать замусоренную антидепрессантами голову от потной подушки. Мне хочется лежать и гонять по кругу одни и те же мысли (“Что, если бы я ей тогда сказал…”) и вязнуть, как сейчас, в мстительных мечтах о том, как я расправлюсь с этим историком, когда его случайно встречу. Когда я захожу в “Трагару”, эти приятные сны о мести снова охватывают меня. Ерунда… Остров слишком большой, и мы наверняка разминемся.

Тот, кто отнял у меня жизнь, оказался патентованным специалистом по части кладбищ. Что совсем не вязалось с его жизнерадостной физиономией.

— Такой милашка! — говорила Джулия. — У него шикарная улыбка и задница, о которую можно потереться.

Обладатель этой шикарной улыбки и не менее шикарной задницы преподавал античную историю и написал несколько книг о римских памятниках. За дело взялся со всей серьезностью. Прежде всего, выбил себе грант на зарубежные поездки и издательские расходы. Потом отправился в Европу. Воеводным дозором обошел все ветхие города, эти старые кладбища великих свершений. Подолгу вглядывался в глупые хари гипсовых и бронзовых истуканов, имбецилов и подлецов, запечатленных вдохновенными холуями. Наконец, разродился книгой. Потом второй, третьей. Никакого результата. Но в четвертой он принялся щедро унавоживать текст яркими афоризмами, надеясь, что их начнут цитировать. И не ошибся. Книга получила признание, хотя была самой дрянной из всех, которые он написал. Бледнолицые скульптуры раскрашивались в ней в грубые, аляповатые цвета. Факты и мысли напрочь исчезли, уступив место непроверенным сплетням, слухам и анекдотам. Прошлое стало еще мертвее, чем было. И тем любопытнее. Оно осталось прошлым. Зато сам автор выглядел сверхсовременным. Книга эта называлась “Река времени”. Вот так — просто, глупо и пошло. Река времени… Какая еще река? Поток дерьма, рядом с которым зажимаешь нос.

Скорее всего, я несправедлив, а потому так злобствую. И всякий раз я злобствую именно по утрам, когда проснусь. Наверное, поэтому я просыпаюсь неохотно и зову предутренний жаркий сон, который так часто ко мне возвращается. Это даже не сон, а тропический мираж, обернутый в адриатический ландшафт.

Я шагаю по плиткам узенькой дорожки, огибающей выстроившиеся в длинную колонну пальмы, разбухшие от горячего воздуха. Белый кондиционированный отель с услужливыми физиономиями персонала остался где-то позади. Вдали — залитая солнцем песчаная полоса побережья. За ней море неторопливо шевелит волнами, навьюченными ядовитыми медузами. Я чувствую незримое присутствие этих тварей. И они как будто бы догадываются о моем приближении и уже наверняка вы-простали из под желейных шляпок дрожащие крапивчатые щупальца. Ей-богу, напрасно. Купаться я не собираюсь. Внезапно за металлической оградой открывается большая эстрада, совсем как из моего советского детства. Длинные ряды скамеек выставлены на жаре перед широченной сценой. На сцене — темнокожий парень с телосложением Аполлона, голый по пояс, играет на электрогитаре. Он поет, притоптывая и упруго раскачиваясь в такт музыке. Лицо его светится счастьем. Каким-то овечьим и навсегда застывшим. Он открывает рот, умело перебирает гитарные струны, но музыки и голоса не слышно. Повсюду напряженная тишина. Скамейки пусты. Зрителей нет. Чудовищная густая жара погнала их на пляжи, в бассейны, под кондиционированный воздух тесных гостиничных номеров. Мне становится жутко.

Я поворачиваюсь и иду обратно по той же плиточной дорожке. На этот раз она обсажена по обе стороны лопоухими тропическими растениями. Дорожка делает поворот, и я оказываюсь перед огромной клеткой с крупными белыми попугаями. Одни сидят на жердочках, строго, гордо, изредка вертя головами. Другие возятся внизу, расковыривая деревянную кормушку толстыми клювами. При моем приближении попугаи начинают метаться по клетке, взбивая пух и истошно крича.

Я лезу в карман за сигаретами, достаю тощую пачку, и тут чья-то рука, как твердое копыто, ложится мне на плечо. Оборачиваюсь и вижу перед собой улыбающееся лицо аниматора.

— Извините, здесь не курят, — ласково говорит он на каком-то языке (я не знаю на каком) и вздергивает козлиный подбородок.