Чабуа Амираджиби: Дата Туташхиа. Книга 2

Но Квалтава и не думал слушать монаха.

– А ты что не пьешь? – спросил он меня.

– Видите ли, мне тоже нельзя. Но за ваше здоровье – с удовольствием, – неожиданно для себя услышал я собственный голос. Я залпом выпил вино и перевернул чашу вверх дном. – Пусть так будет пусто вашим врагам.

А что мне было делать?

– Так-то, – сказал Квалтава и резко повернулся к Туташхиа: – Ты кто такой?

– Вы меня спрашиваете? – не поднимая головы, произнес Туташхиа.

– Тебя. Кого же еще?

– Путник я, – ответил Туташхиа.

Квалтава смутился и как-то осел.

– Будешь играть или нет? – раздался раздраженный голос Куру Кардава.

Перед Куру Кардава высилась куча ассигнаций. У Казы Чхетиа опять ничего не осталось.

– Дай-ка мне, Бодго, из моей доли тысячу рублей. Я проиграл,– сказал Каза Чхетиа.

Они вмешались весьма кстати. Квалтава пора было убираться, но не мог же он уходить, поджав хвост, оставив последнее слово за Датой. Он бы опять полез к нему, и к чему это могло привести – один бог знает. Из внутреннего кармана черкески Квалтава вытащил толстую пачку денег, отсчитал тысячу рублей и, надменно оглядев всех, вернулся к своему столу.

Духанщик облегченно вздохнул.

Мимо нас проскользнула Кику с постельным бельем на вытянутых руках. Как только она ухитрялась ходить, не касаясь земли!

– Ох-х-х, – выдохнул Каза Чхетиа,– не я буду, если не разденется за пятерку! – сказал он, когда Кику исчезла за занавеской.

Она тут же вернулась, и он поманил ее. Туташхиа быстро поднял глаза и тут же отвел их.

В камине затрещало сухое полено, вспыхнуло пламя и весело заплясал огонь.

Каза Чхетиа придвинул к Кику золотой червонец и, метнув взгляд в сторону стойки – не заметил ли духанщик,– сказал:

– Вот золотой. Хочешь, будет твоим? Червонца твой папаша за месяц не заработает. Разденься догола, покажись нагишом... и забирай.

– Ты что, сдурел? – Куру Кардава швырнул монету Казе.

Кику глянула на поблескивающий в пламени свечки червонец и покосилась на гостей.

– Тебе что за дело. Сиди и не лезь! – Чхетиа выскочил из-за стола.

Куру спокойно тасовал карты.

– Садись, ради бога. Ты меня сперва пугаться научи, а после пугай.

Квалтава положил руку на плечо Чхетиа.

– Пошевеливайся, девочка,– крикнул Дуру. – Пора постели стелить. А ты, Дзоба, помоги мне топчаны принести.

– Видишь ли, Куру,– сказал Квалтава, когда Кику вышла,– мне самому голая Кику ни к чему, но каждый отвечает за себя, и не твое дело встревать поперек пути. Это и есть дружба, и другой она не бывает. По совести говоря, прав ты, а не Чхетиа. Ладно б какой-никакой доход он с этой девки имел. Здесь ничего не скажешь. Деньги – это все. И женщина – это тоже деньги.

Игра пошла с новым азартом и ожесточением, Куру Кардава беспрерывно выигрывал.

– Ставлю тысячу рублей – в долг! – объявил Чхетиа.

– Нет, друг, такие обещания – пыль. Даю тебе в долг, ставь наличными, если хочешь.

Куру отсчитал деньги.

– Будешь должен мне тысячу рублей. Бодго, ты – свидетель.

Каза Чхетиа поглядел в свои карты и вывел ставку в пятьсот рублей. Куру Кардава это не понравилось, но он промолчал и дал партнеру еще две карты.

В духане воцарилась тишина.

Дата Туташхиа с любопытством следил за игроками. Когда выяснилось, что Каза Чхетиа сделал девятку и выиграл ставку, Туташхиа вновь повернулся к камину. За каких-нибудь три-четыре минуты куча банкнот Куру перекочевала к Казе Чхетиа.

– Вот тебе еще червонец,– Каза Чхетиа снова подозвал Кику, положил на первую монету еще одну и пододвинул их к ней.

Куру вспыхнул, но на этот раз не сказал ни слова. Видно, наставление Квалтава сделало свое дело. Он повернулся спиной к своим друзьям и принялся разглядывать простенькую икону на стене.

– Ты что, девка, язык проглотила? Раздевайся, коли надумала, – сказал Бодго Квалтава.

Кику стояла не шевелясь и только часто-часто моргала. Монах сидел спиной, ничего не видя, но слыша все.

– Господи, помоги, господи, помоги, господи, помоги, – прошептал он и трижды перекрестился.

Стояла напряженная тишина.

В камине чуть затрещали дрова, но в тишине их треск прозвучал как выстрел. В задних комнатах что-то глухо стукнуло. Наверное, Дуру и Дзоба передвигали топчан.

И снова – тишина.

– Какие, однако, подлецы! – тихо, почти про себя проговорил Туташхиа.

Сказать-то он сказал, но мне показалось, тут же прикусил язык, словно одернул себя – будет болтать, абраг!

Предложить такое чистой пятнадцатилетней девочке, которой отец внушил преувеличенное представление о силе денег, мог только человек, глубоко падший. И никто другой. Я готов был сорвать затею Каза Чхетиа, но что мог я, безоружный одиночка, духовно не готовый к такому шагу, неопытный к сопротивлении?