Чабуа Амираджиби - Дата Туташхиа. Книга 3

Эта женщина была потомком Аэта—она рассказала мне про любовь Медеи и Ясона.

Мы очень сблизились, но в наших отношениях все время присутствовала фальшь. А почему бы ей и не быть? Покажите мне двух женщин, которые бы искренне любили друг друга! В близости женщин фальшь всегда берет верх над правдой и чистосердечием. Иначе не бывает. Я – женщина, я знаю.

Когда я ехала на каторгу к Мито, моими попутчиками оказались два офицера-грузина. Как-то вечером я лежала, дремала, они думали, я сплю, и разговаривали тихо. Один из офицеров рассказывал, как однажды в каком-то уездном захолустье он остановился на два дня у одинокой женщины лет сорока или немного больше. Они быстро стали близки, и, желая быть любезным, офицер спросил: «В молодости ты, видно, была хороша собой? От поклонников отбоя не было?» – «Со мной Шанаев спал»,– с достоинством ответила она. Шанаев был тамошним городовым.

После этого я стала замечать, что женщины охотно идут на связь с людьми, близкими к власти или просто чем-нибудь да знаменитыми, и так же охотно при удобном случае хвастают этой близостью.

Мне стало казаться, что и Бечуни Пертиа кичилась близостью с Датой Туташхиа. Это раздражало меня в ней и в то же время – я сама не признавалась себе – разжигало мой интерес к Дате Туташхиа. Однажды я чуть не выдала себя – так захотелось мне попросить Бечуни Пертиа, чтобы она показала мне своего возлюбленного. Я сумела взять себя в руки – ведь я женщина! В другой раз Бечуни сама сказала мне: «Чует сердце, сегодня ночью придет Дата... Хочешь, покажу?» Странно, но ее слова были мне неприятны. Я поняла, вся прелесть встречи с Датой Туташхиа была в ее недозволенности. А дозволенная– она была не нужна мне.

Стояла ранняя осень, и было тепло. Я отворила окно и, потушив лампу, прилегла не раздеваясь. Мне не спалось.

Давно уже пробило полночь, когда я услышала скрип половиц на балконе, и мимо моих окон промелькнула темь, скользнувшая к окнам Бечуни. Я вся обратилась в слух. Еще минута, и в ночной тиши я различила прерывистый шепот.

Я лежала, усилием воли заставляя себя не встать, не выйти на балкон, не подкрасться к окнам Бечуни... В четыре часа утра я открыла глаза, переступив через подоконник, вышла на балкон и замерла под окном Бечуни. Там было темно. Прислушалась– шептались по-мегрельски. От стыда я покрылась потом. Я уличила себя в двойном преступлении: я скрывала от всех знание мегрельского, а любовники шептались бог знает о чем, и я была шпионкой без совести и чести. Ноги тащили меня обратно, но неведомая сила меня удержала. Я прильнула к стене, впитывала звуки чужой любви, которых мой слух не знал, и мне казалось, они – мои. Потом все стихло, и мне показалось, что я в пустыне и погибаю от жажды, мне дали воды... первый глоток —и кружку вышибают из рук. Я едва не закричала. Ноги подкашивались. Меня охватила злоба, я не помнила себя – в жизни со мной такого не бывало. В моем воображении сложилась картина... я видела как наяву... я отхожу от окна, перелезаю через перила балкона, бегу к старосте, бужу его... говорю, что Туташхиа здесь... у своей любовницы... полиция, дом окружен...

Из окна опять потекли звуки: «Когда тебя нет, бога молю, чтоб пришел. А придешь – и бога нет, и не нужен никто... Побудем вместе – и вот он, бог... мне так страшно, так страшно, Датуна, Датуниа мой...»

Я не лгу, меня и правда тянуло бежать к старосте. Совесть не пустила... Как раз это и ведено было мне делать. Оттого и не побежала...

Разговор за окном бежал уже в другую сторону. В голове у меня все смешалось, я слушала и не слышала. О чем они говорили– дошло до меня много позже, когда бог весть в который раз перебирала в памяти события той ночи.

– Не то говоришь, Бечуни.

– Не хочешь, чтоб он любил тебя?

– Хочу. Какой отец не хочет, чтоб сын любил его?.. Но для пего лучше – не знать и не любить.

– Правду скрывать?

– Такая правда ему ни к чему. Узнает, что незаконнорожденный,– озлобится.

– Незаконнорожденный?.. У Гудуны другого отца нет. Ты его отец!

– Закон это закон, Бечуниа. Станет большим, узнает, нто родился от невенчанных, и затаит злобу, хитрым сделается, коварным.

– Мудришь ты что-то...

– Ты подумай, Бечуни! Полюбит он меня, а меня убьют или в Сибирь загонят... Что с ним будет? Изведется, зло начнет копить, а злой человек убог. Он хуже мертвеца. Мертвецу дела до живых нет.

– Ребенку нужен отец. Надо же ему любить кого-то?

– Надо. Ты и научи его. Пусть горы любит, землю свою, людей, мать... могилу отца... Чтобы добро любил! Я много об этом думал, Бечуни. Чье имя носит, чьим сыном народ его считает, пусть в том и видит отца. Так будет лучше... Не плачь, глупенькая моя... Не изводись... И не говори никому, а то .начальство прознает... Не скажешь, Бечуниа?.. Не скажешь? Обещай...