Чабуа Амираджиби - Дата Туташхиа. Книга 3

Еще бы не осечься! Кто бы ему тут врать позволил?

– Ну, ну, веселей, поживей да посмелей! – ободрил я его.

– Табисонашвили и еще двое.

– Зачем им это?

– Они люди Кандури, он их и навел.

– А Кандури что за фрукт?

– Кандури не знаете?

– Не знаем.

Дастуридзе почесал в затылке.

– Я скажу, но имя мое забудьте. Обещаете? Что у вас на е, не знаю... А у меня дети малые.

– Может быть, ему подписку о неразглашении дать, как ты умаешь, Бекар-дружище?

– Я же объясняю: мы все стоим при доходном деле! Где доход, там и закон поцарапан. Пришлет он мне ревизию – дороже т. По три раза в месяц присылать будет! Или по миру иди, Или плати. Платить лучше. Я ему даю, и все знают, что даю. Меня и не трогают.

– Отлично, я вижу, все устроено!

– Ты говоришь, вместе сидели. За что ты сидел, ясно. А он?

– За кражу и так, по мелочи... за мелкое воровство.

– Что же он брал?

– Сначала он базарным воришкой был, шопчиком, ходил годный и вшивый. Звали его кто Бандурой, кто Чонгури. Когда с ним сидел, он три года отбывал – у своей невесты кусок на платье спер.

– У собственной невесты, говоришь?

– У нее. Отсидел он срок и постригся в монахи в Кинцвисском монастыре. Несколько лет там протянул. Потом как-то исхитрился, сменил черные ризы на белые, стал попом и служил здесь, в Хашури, пока экзархом не назначили архиепископа Алексия Опоцкого... А остальное я вам уже рассказал...

– Где он живет, ты, конечно, знаешь? Дастуридзе махнул рукой.

– Вы мне скажите, где он живет. У него домов с усадьбами не перечесть. А живет он почти все время в Хашури. Сегодня служба, и у духовенства тоже какое-то их сборище. Без Кандури ни там, ни здесь не обойтись. В Хашури его и надо искать.

– А теперь скажи, какой порядок заведен у этого Кандури, Бандури, Чонгури, отца Алексия или как там его еще, чем занимается, к кому он ходит, кто к нему...

– Всего по горло! Женщины, пьянки, крупная игра. Все, конечно, шито-крыто. У них своя компания. Чужих и кто чином пониже они на пушечный выстрел не подпускают.

– А в тюрьме кто о нем пекся? Как жил? Что ел?

– Кашку! Он кашу обожает. Как все поедят, он соберет миски, все остатки соскребет в одну, да еще каждую миску пальцем оботрет. Съест остатки и опять по миске пальцем пройдется. Брюхо у него всегда как бурдюк. А все равно голодный. В тюрьме его и прозвали Кашкой.

– Понятно. А Шалибашвили как найти?

– Шалибашвили в Цхрамуха живет.

– Где это?

– Здесь неподалеку. Полчаса ходу.

– Знаешь, друг, что мы сейчас сделаем? Пойдем все втроем и проведаем этого Шалибашвили.

– Мне с вами? – Дастуридзе даже побледнел.

– С нами, Коста, с нами.

– Я... Я не знаю, где он живет. Что в Цхрамуха, знаю, а где дом стоит – не знаю.

– Так ты, видно, не знаешь, где и Кандури дом?

– Не знаю... Я с вами человека пошлю. Он все знает. Я положил ему руку на плечо, и он замолчал.

– Эй, ты... что из мисок с чанахи мясо вытаскиваешь!... Это же надо таким ишаком быть, чтобы до простой вещи не допереть: жизнь твоя в наших руках, и пока мы здесь, нам с тебя глаз спускать нельзя. Куда мы, туда и ты! Хочешь бел нас – ради бога, но только уж не взыщи: душу вынем, падалью валяться будешь...

– Ну, что ты, Бекар-дружище! Зачем так грубо? Падаль... Нехорошо, совсем нехорошо. Что за выражения? Можно ведь сказать: усопший, преставившийся, да и мало ли еще прекрасных слов в нашем языке!..

– Вот-вот, усопшим мы тебя и оставим, покойничком, а и живых тебя оставить – сам на себя беду накличешь. Нам-то что? А ты вздумаешь с нами развязаться, свинью нам подложить– и не дойдешь ведь пустой своей головой, что бриллиант, который с косточку кураги, останется тут, а ты на сахалинскую каторгу загремишь. Нет, дорогой, жалко нам тебя. Куда тебя живьем отпускать? На собственную твою погибель? А с нас взятки гладки.

Деваться некуда – пошел он с нами.

– Что вам от Шалибашвили нужно? Может, я знаю?

– Мы хотим узнать: правда ли, тот, кто его осетинку изнасиловал, свалил все на Дату Туташхиа? Больше нам ничего от него не надо.

– Правда, чистая правда. На Дату свалил...

– Помолчи, Коста, ради Христа. С чужих слов нам не хуже тебя известно.

Опустил Дастуридзе уши, будто усталый осел.

В ту пору на Кавказе существовала одна проблема, неразрешимая и живучая, отчего она и была предметом неукоснительных забот тайной полиции. Я говорю о проникновении (влияния Турции в среду мусульман, особенно дагестанских. В начале двадцатого века это влияние обрело черты теоретической системы, целостного учения, получившего название панисламизма. Резиденты и шпионы султана энергично споспешествовали всему, что было направлено против интересов Российской империи на Кавказе. Эта деятельность требовала солидных затрат, в условиях Кавказа – преимущественно золотом, и туркам приходилось отыскивать все новые пути переправки золота на Кавказ.