– Кто-то в огороде ворочается, – сообщила с порога Устинья.
– Ворочается? – повторили все разом.
Михаил Макарович, надевая пиджак, попросил девушек пойти посмотреть, где ему пройти незамеченным, а сам выскользнул в сени и притаился за дверью.
Через несколько минут Вера и Аня ввели Василия.
– Михаил Макарович! – окликнула Вера. – Это Клим!
– Клим! Здравствуй, Климушка! Дорогой мой!
Василий схватил руку неизвестного человека и с юношеским жаром пожал ее.
А Устинья вышла на улицу, снова зашла за угол и, облокотившись на изгородь, зорко смотрела по сторонам, прислушивалась к малейшему шороху. На горе мелькнул кто-то, перебегая дорогу, и вскоре около забора послышались торопливые шаги. Устинья вышла на улицу как бы невзначай. Она узнала Лиду.
– Тетя Устинья? Это вы?
– Я, – отозвалась Устинья. – Чего тебе, девка, не спится-то?
– Бегу к Надьке. На том конце облава.
– Облава? – спокойно повторила Устинья. Но когда Лида потонула в темноте ночи, она бросилась в избу и, распахнув дверь, сдавленным голосом проговорила:
– Облава!
– Ну, Клим, идем! – сказал Михаил Макарович.
Наскоро попрощавшись, они вышли из дома.
Девушек Устинья на улицу не пустила.
Они долго стояли в сенях, пока в соседнем доме не послышался грозный стук в двери.
– Ложитесь, девки! – Устинья взяла под руки Веру и Аню и втолкнула их в избу.
Вера вышла из гумна вся потная. Лицо было в паутине. Она пристально посмотрела на черные шапки смородиновых кустов, в которых на страже сидела Аня.
– Передала? – спросила Аня.
– Передала, – со вздохом, словно сбросила тяжелую ношу, прошептала Вера. Сегодня она сообщила «Гиганту», что одна гитлеровская пехотная дивизия выведена с передовой и сосредоточена в лесу, в пяти километрах северо-восточнее станции, и что эта дивизия будет отправлена на Орел.
– Идем, – прошептала Вера. Но пошла не к дому, а вниз, к реке. Там, у обрыва, в кустах молодого ольшаника, она опустилась на траву, потянув за собой и Аню. Чтобы лучше видеть тропку, легла лицом к дому.
– Ты чего? – всполошилась Аня. – Идем домой! Завтра ведь чуть свет на кухню.
– Дай отойти немного, – ответила Вера и прижала ее руку к своему сердцу, которое, словно молоточек, сильно стучало в ладонь Ани.
– Что-нибудь страшное? – спросила Аня.
– Фрицы кричат о каком-то новом «блицкриге». Захлебываясь, орут, что к осени возьмут Москву и закончат войну…
– Брехня! – прервала Аня.
Вера сжала ее руку и повторила:
– Брехня.
Однако ее волновало другое, чего она не сказала Ане и о чем решила до поры до времени молчать. «Раз фашисты взяли Барвенково и Изюм и форсировали Оскол, – думала Вера, – значит, они наступают на Ворошиловград… Так же они могут наступать на Москву. Что все это значит?..»
– А как под Харьковом? – прервала ее думы Аня.
– Под Харьковом наши приостановили наступление… Но, кажется, отходят (она наверняка знала, что отходят). Теперь, – продолжала с горечью Вера, – предатели и их прихвостни поднимут головы, маловеры качнутся в их сторону, и вся эта орава обрушится на честных людей. Староста и вислогубый открыто разделаются с любым, кто у них на подозрении. Вот что страшно, Маша… Эх, если бы мы не были связаны по рукам и ногам нашим делом!..
Вера прильнула к Ане, а в ее мозгу одна за другой неслись тревожные мысли: «Что делать? Чем ответить обер-фельдфебелю на то, что он заставил их работать на кухне своего батальона? Как быть с Лидой, предложившей ей „сыпануть в котел фашистам какой-нибудь отравы“?»
Аня, как бы читая эти мысли, прошептала:
– Крепись, Настя. Крепись, дорогая! Будет и на нашей улице праздник.
Невеселыми возвращались домой.
На востоке раскатились далекие взрывы, и на Веру нахлынули думы об отце. С того времени, как они расстались, о нем ничего не было слышно. В народе болтали, будто немецкое радио сообщило, что какая-то дивизия большевиков прорвалась через Варшавское шоссе на Фомино и Зайцеву гору и что на выручку к ней двинулись еще четыре дивизии, но немцами они были остановлены, а дивизия окружена и полностью уничтожена…
* * *
– Девки, вставайте! На работу пора, полуношницы! – Устинья из печи вытащила чадившую сковородку и сбросила с нее в глиняную чашку картофельные оладьи. – Ешьте, пока горячие.
Девушки соскочили с кровати и бросились к окну. По стеклам стекали капли моросящего не по-весеннему дождя.
«Погодка нелетная», – огорченно подумала Вера.
Читать дальше