Рафаил Зотов - Таинственный монах

– Послушай, дядя! Ты обещал мне объяснить многое, когда исполнится мне 17 лет. Срок уже прошел, а ты продолжаешь окружать меня непроницаемою таинственностью. Открой мне, почему я должен принимать участие в твоих деяниях, причины коих я не могу себе уяснить.

Дядя безмолвно опустил голову, а потом покачав ею и, не поднимая глаз, сказал:

– Я помню свое обещание, но не могу его выполнить до тех пор, пока враги мои будут торжествовать, другими словами: пока я не восторжествую над ними. Ты, я думаю видишь, как мне приходится страдать от разных материальных лишений; а если бы ты мог заглянуть в мою душу сколько в ней накипело горечи!.. Ты мне, Гриша, дороже меня самого и тебя я всегда готовь подставить свою шею. Итак пойдем, нельзя терять времени.

Гриша замолчал и последовал за таинственным своим дядею, но по дороге вспомнил про друга своего детства Сашу и спросил: не знает ли он чего либо о нем?

– Он находится в услужении у одного немца, по имени Лефорта, который в большой милости у царя Петра. Но я от тебя, Гриша, требую обещания не видаться с твоим другом до тех пор, покуда я сам вас сведу, иначе ты подвергнешь меня и всех нас опасности прежде, чем мы успеем что-либо сделать. Помни же это и не смей нарушать моей воли.

Гриша вздохнул вместо ответа и продолжал следовать за дядей. Скоро они вошли к сановнику, который в дружеской беседе очень весело распивал привезенную из Москвы романею. Шум и говор пирующих слышны были еще на лестнице. При входе в комнату пирующих приятная, теплая, атмосфера от романеи и крепкого меда охватила пришельцев. Все вдруг замолчало при их входе. Все узнали монаха и его внезапное появление изумило всех и на лицах их обнаружился какой-то неотразимый страх. Прежде чем кто-либо успел оправиться от первого впечатления, монах подошел смело к столу, налил стопу романеи и воскликнув: «за здравие всех храбрых» осушил ее до дна и, поставив на стол, обратился к хозяину и сказал:

– Мы с тобою. Михайло Иванович, в былые времена запивали свое горе кровавою чашею. Будь же здоров и вам всем, добрые люди, мой поклон и заздравное желание.

– Милости просим, честный отец! Откуда Бог принес тебя и с какими вестями? Видно уж недобрыми, – запинаясь проговорил Соковнин.

– Угадал. Но одною бедою больше или меньше – что за счет? Садитесь-ка, почтенные господа, и послушайте, что я вам расскажу, – проговорил монах.

С видимою неохотою, медленно и как бы стыдясь своего повиновения пришельцу, все стали садиться на лавки, а монах следил проницательными своими взорами за их движениями. Едва успели все усесться, как он снова заговорил:

– Каково вам здесь, и любо ли вам жить в опале и изгнании? Я полагаю, что об этом нечего вас и спрашивать, друзья мои. Вероятно, всякий из вас отдал бы половину жизни, чтобы остальную провести в матушке белокаменной Москве, близ родительских могил…

Долго говорил монах о том, что есть возможность опальным стрельцам вернуться в Москву и вернуть прежние свои права. Все слушали его с замирающим дыханием и постоянно взглядывали на Соковнина, ожидая, что он скажет.

Соковнин во все время подозрительно смотрел на монаха, поглаживая свою бороду и покручивая усы. Наконец он встал и, подойдя к монаху, сказал:

– Все это хорошо, честный отец, но прежде, чем мы на что-нибудь решимся, мне хотелось бы знать, как ты решился показаться между нами после того, как постыдно бежал из под Троицкой лавры, оставив нас на произвол судьбы. Не прогневайся, если я тебя арестую.

Не теряя присутствия духа, монах презрительно улыбнулся и сказал:

– Кто из вас, добрые люди, знает грамоте? Подойди и прочитай вслух эту грамоту.

При этих словах он вынул из-за пазухи сверток бумаги и положил его на стол. Несколько человек из присутствующих подошли поближе к тому месту, где лежала развернутая грамота. Подошел и Соковнин и с удивлением прочитал подписи правительницы Софии и Щегловитого, потом, обратясь к монаху, сказал:

– Так бы давно и говорил, что имеешь такую грамоту.

Согласно смысла грамоты было отобрано Соковниным 50 человек самых лучших стрельцов с Гришей и им самим включительно, и все переодевшись в купеческое платье, в ту же ночь пустились в путь с монахом в Москву на двенадцати телегах, заранее припасенных монахом, которые внутри были набиты соломою, а сверху лежали разные товары. Все это сделано было для того, чтобы въехать в Москву под видом торговцев.

Без всяких приключений проехала они Смоленск и Вязьму, но тут случилось с ними происшествие большой важности.