Сергей Алексеев - Возвращение Каина (Сердцевина)

— Кто станет всем этим заниматься? — возмутился он. — Я всего-навсего летчик!

— Заниматься будешь ты, — бездумно и весело заявила сестра. — Я из тебя сделаю капиталиста. А как ты собирался жить? На одну пенсию? В тридцать два года?.. Постепенно втянешь Олега. Может, и Василий объявится, когда узнает, что мы не лаптем щи хлебаем.

И все-таки старший Ерашов не мог отвязаться от ощущения, что все затеянное — чистая авантюра. Вера же чувствовала себя как рыба в воде. Ей доставляло удовольствие беседовать с начальниками, звонить, проводить переговоры, давать консультации по праву, сажать в лужу, причем изящно, дилетантов в юриспруденции и бизнесе. Она купалась в этой стихии, которая для Алексея была нудной и утомительной; она всегда точно знала, на кого выйти, кто владеет информацией и кто может реально помочь, не требуя взятки. С женщинами Вера разговаривала вежливо и уважительно, а с мужчинами, даже с крутыми начальниками, всякое общение начинала с какой-то кокетливой надменностью, но заканчивала почти дружески и никогда не ошибалась в людях: следовательский опыт шел ей на пользу. Наблюдая за сестрой, Алексей понял, что она никогда уже не выйдет замуж, и если выйдет, то не увидит счастья. Она была слишком умна, чтобы безоглядно влюбиться, и слишком прозорлива, чтобы поверить в любовь мужчины, по положению и уму годного ей в мужья. А круг, в котором Вера чувствовала себя свободной и раскрепощенной, уже был насыщен практичностью, расчетом и деловыми связями.

Мотаясь за сестрой по Москве, старший Ерашов вдруг начал понимать, что постепенно сдает свое старшинство: в доме — Аристарху Павловичу, в делах — Вере, в делах же духовных — Олегу. И это было не обидно и не оскорбительно. За двадцать армейских лет он оказался оторванным от реально существующей жизни и теперь должен был найти в ней свое место, свою ступень на лестнице, по которой следовало подниматься вверх. Ему как бы объявили жестокое офицерское наказание — несоответствие с занимаемой должностью, почти смертельное для карьеры. И следовало сделать резкий бросок вверх, чтобы доказать свое положение старшего.

Когда в вертолетном училище первый в жизни Ерашова инструктор заявил, что через два года он всех научит летать, Алексей мгновенно поверил в это, поскольку летать очень уж хотелось и небо не казалось ему холодным и чужим. И он учился постепенно — от тренажера к рулежке, от рулежки — к взлету, от взлета — к посадке, поскольку нельзя было летать, не зная, как отрываться от земли и как возвращаться на нее. Тут же, делая из него капиталиста, родная сестра без всякой подготовки поднимала его в небо чужой, неведомой стихии и, бросив управление, оставляла корабль с совершенно незнакомыми педалями, ручками и кнопками…

Что-то подобное он испытал, когда его машину подбили над горами Афганистана. Снаряд попал не в двигатель, а лишь пробил жаровую трубу, отчего огненный выхлоп ударил в борт, быстро прожег его и ворвался в десантный отсек кабины. Можно было еще тянуть достаточно долго, оставляя за собой дымный хвост, но перегорели кабели управления, и машина стала тупой и тяжелой, как утюг. Вместе со вторым пилотом и бортмехаником они тянули ручки шаг-газа с нечеловеческой силой, так что загибались трубчатые стойки, — неуправляемая машина неслась по своим стихийным законам, и голый каменистый склон впереди неумолимо приближался. Чтобы не взорваться на собственных ракетах, надо было освободиться от них, сделать аварийный слив горючего, выключить горящий двигатель и включить систему пожаротушения, однако все кнопки омертвели и ничего нельзя было сделать! И вот несколько долгих минут, отказавшись от бесплодных попыток что-то изменить, они просто сидели и ждали конца.

В первый раз повезло: машина долго падала вниз по склону, обламывая шасси, ракетные установки и запасные топливные баки, и, только освободившись от смертоносного груза и погасив скорость, плотно легла на брюхо…

Там еще можно было надеяться на законы аэродинамики, можно было хотя бы примерно определить траекторию полета и точку касания с землей; здесь же старшему Ерашову казалось, что не существует никаких законов и закономерных предположений, а есть лишь стихия и непредсказуемая удача.

Первый заход на Алмазный фонд даже при способностях Веры не увенчался успехом, поскольку человек, выведший их на руководство, оказался не тем человеком, а «тот» случайно задержался в гостях у кого-то на случайной даче. И теперь, чтобы вновь завязать отношение с фондом, требовался другой, более высокий уровень связей. А старший Ерашов согласился продать ордена лишь в Алмазный фонд, и этот компромисс нравился ему. Покупателей было достаточно, которые бы выложили за редкостные и дорогие реликвии и миллион долларов. Эксперт, найденный Верой, еще не видя товара, предложил несколько адресов иностранных фирм, скупающих такие драгоценности. Алмазный фонд мог заплатить лишь половину стоимости, существующей на черном рынке, и то при условии финансовой состоятельности на данный момент. Каждое приобретение согласовывалось с министром финансов, на что отпускались целевые суммы, и потому было мало найти контакт с руководством и убедить его купить ордена с бриллиантами; требовалось подняться еще выше, и там, наверху, внушить необходимость приобретения. Законный путь, как всегда, был самым трудным путем…