А. Марченко - Диктатор

В этот день Жене везло: на пристанционной площади пассажиры уже штурмовали как раз тот автобус, который был ей нужен, и через полчаса она, стиснутая со всех сторон горячими телами людей, уже въезжала в Старую Рузу.

Она быстро нашла дом дедушки, хотя он неузнаваемо преобразился, как преображается молодой пригожий человек в сгорбленного и неприглядного старика, печально доживающего свой век. Бревна дома почернели, железная крыша местами проржавела, закрытые дряхлыми уже ставнями окна были крест-накрест заколочены горбылем. Да и весь дом на старом фундаменте с зияющими в цоколе трещинами как бы слегка накренился на один бок, словно собирался прилечь отдохнуть, устав от жизни. Покосившаяся калитка была распахнута настежь.

Женя проворно взбежала на скрипучее крыльцо, но дверь оказалась запертой. Она обошла дом вокруг. Отовсюду на нее кричаще полыхнуло запустением. Только старые яблони и сливы порадовали ее хотя и редковатым весенним цветом да вымахавшие едва ли не до самой крыши кусты сирени источали сладостный аромат.

— Вам кого? — послышался певучий женский голос из соседнего двора.

Женя растерянно оглянулась. За забором стояла молодая женщина в цветастом сарафане, с живым добрым лицом, отмеченным той притягательной красотой, которой отличаются женщины среднерусской полосы. Белокурая, с длинной косой, ярким румянцем на щеках, она как бы источала собой спокойную мудрость и затаенную радость, распознать которую можно не вдруг, а лишь пообщавшись с ней продолжительное время.

— Здравствуйте! — Женя обрадовалась появлению в этом запустении живой души.— Может быть, вы знаете, где сейчас хозяин этого дома?

— А вы заходите,— приветливо сказала женщина, и уже по тому, что она не сразу ответила на вопрос, Жене стало понятно, что ничего обнадеживающего ее не ждет.

Женя послушно пошла на ее зов, как движется человек по велению гипнотизера. Палисадник у дома благоухал цветами, но Женя даже не взглянула на них.

— Сядем в тенечек, на скамеечку,— предложила женщина.— Солнышко печет как в июле. И комары совсем осатанели, даже жары не боятся.

Они присели на деревянную скамью. Женщина сломала веточку березы, протянула Жене.

— Отмахивайтесь от комаров. Чистые кровопийцы. Вы кто же будете Тимофею Евлампиевичу?

— А вы его знаете?

— Еще бы не знать…— Женщина пристально всмотрелась в Женю.— Господи, Женечка! Как же я вас сразу не признала!

— Да, я Женя. А вы?

— Неужели запамятовала? Да и чему удивляться, вы тогда еще совсем маленькая были, да и я была помоложе. Наталью Сергеевну не помните?

— Помню, как не помнить,— смутилась Женя.— Да вы и сейчас совсем молодая.

И они вдруг заплакали, словно, наконец-то узнав друг дружку, смогли дать волю слезам — от радости, от горя или же от радости и горя вместе.

Нежданно откуда-то с улицы, через калитку, к ним как вихрь ворвалась девчушка лет семи в беленьких трусиках. Кучерявенькая, ладненькая, босоногая, она источала одно непрерывное веселье. Смеялись ее глаза, губы, даже ямочки на щеках.

— Мамка! — Голосок у нее был звучный и звенел как колокольчик.— Обедать скоро? Я кушать хочу!

— Скоро,— улыбнулась Наталья Сергеевна.— Скоро борщ будет готов. Возьми пока хлебушка, ты же горбушечки любишь.

Девчушка умчалась, сверкая пятками, и вскоре вернулась с горбушкой черного хлеба в руке. Она пытливо уставилась на Женю. Цвет ее глаз был удивительно схож с синевой весеннего неба, сиявшего сейчас над ними.

— А ты откуда взялась, тетечка? — Казалось, ее вот-вот разопрет от любопытства.— Как тебя зовут? Ты скоро уедешь? Или здесь будешь жить?

Женя невольно рассмеялась: уж очень были похожи ее вопросы на те, что задавал ей дедушка Тимоша, когда Женя приезжала к нему погостить.

— Меня зовут тетя Женя.

— Дашенька, и тебе не стыдно такие вопросы задавать? — постыдила ее мать.— Это доченька моя,— почему-то потупилась Наталья Сергеевна, словно сказала что-то постыдное.

— А мой папа уехал,— сказала Даша.— Он не скоро приедет. А мамка у меня хорошая.

— Да, папа далеко,— раздумчиво произнесла Наталья Сергеевна.— Очень далеко…

— А что вам известно о Тимофее Евлампиевиче? — Женя нахмурилась: ее уже начинало раздражать, что все, к кому она обращается со своими вопросами, уклоняются от прямых ответов, словно бы опасаясь, что разбередят ее душу, а скорее всего, стараются сберечь свое собственное спокойствие.

— Не знаю, Женечка, как и ответить вам, лучше бы кто другой ответил, только не я…