Н. Кальма - Джон Браун

— Они зарезали Гилла и Бракетта, изрезали так, что их и родные не узнали. Они застрелили как дикого зверя Дага. Они нападают на наши семьи.

— И за что? За то, что фермеры защищали свое право на свободную землю… — говорили люди.

Джон Браун подозвал к костру еще нескольких осоватомцев. Могут ли они назвать имена тех, кто стрелял в фермеров, возвращавшихся из Ливенуэрта? Кто был главарем банды, нападавшей на собрание в Итоне? Кто убил двух свободных негров близ Лоренса?

Конечно, они знают — это всем известные активные сторонники рабовладения. Имена назывались без колебаний: Бил Шерман, Детч Генри, Дойл-отец и два его сына.

Джон Браун вынул записную книжку.

— Я запишу эти имена, — сказал он.

Браун произнес это совсем просто, но люди, окружавшие костер, содрогнулись. В этом старом человеке в обвисшей соломенной шляпе и дырявых сапогах, в его изможденном лице, на которое бросал свой отблеск костер, им почудилось что-то неумолимое и беспощадное, как сама судьба.

Долго-долго тянулась ночь. Никто не приехал. Наутро лагерь встал еще более хмурый, напряженный. Люди не знали, на что решиться. Никому не хотелось отступать, но и бросаться опрометчиво в заведомо безнадежное дело не тянуло. И вдруг по всему лагерю точно искра пробежала: старый Браун о чем-то договорился с фермером Таунсендом. Таунсенд запрягает лошадь, и Браун куда-то едет с ним и берет с собой четырех сыновей и Винера. Винер наточил им всем старые обоюдоострые сабли.

Осаватомцы окружили старика:

— Куда вы едете? Что вы собираетесь делать?

— Мои планы касаются только меня, — резко отвечал им старик. Он подозвал сыновей: Оливера, Сэлмона, Фредерика, Оуэна. Вместе с ними был и муж Рут Браун-младшей — Томсон. Все они сложили в телегу Таунсенда сабли, несколько винтовок и узелок с едой.

— Эй, будьте осторожны! — сказал кто-то из лагеря. — Не наживите неприятностей.

Браун вдруг яростно обернулся на голос. Его возмутило слово «осторожность». Он уже много лет слышит это слово, слышит от умеренных аболиционистов, от людей, подобных Герриту Смиту. Ему надоело это слово, оно ничего не таит в себе, кроме трусости. «Осторожность» — это слово трусов!

Семеро мужчин уехали. Ни один из тех, что оставался в лагере, не подумал ни на секунду, что старый Браун убегает от борьбы, что он покинул их в трудную минуту. Все они достаточно хорошо знали этого старого человека, и все чувствовали, что он уезжает неспроста.

Телега с Брауном и его верными направилась в Поттавоттоми и дальше в поселок рабовладельцев — Москито-Крик.

Прошел день, наступила снова ночь. Браун и его люди сидели, притаясь, в овраге, близ Москито-Крик. Так приказал им Джон Браун. Все — и сыновья, и Винер, и Томсон с Таунсендом — знали теперь, что думает делать старый Браун. Сначала план его ужаснул их всех. Но у Джона Брауна был такой дар убеждения, он так свято верил в правоту своего дела, в то, что только кровью можно смыть «грех» рабства, как он говорил, что он сумел победить их нерешительность. Теперь они все готовы были помогать ему уничтожать тех, кто уничтожал сторонников свободы.

Когда стемнело, Браун подал знак: «можно идти».

Прогретая земля не остывала даже ночью, и воздух был насыщен теплом. Пользуясь тьмой, кучка людей в молчании дошла до поселка. Залаяли собаки. Все дома были на крепких запорах. Казалось, спущенные ставни затаенно выслеживают врага. Дом Дойла был самый большой и богатый, с длинной конюшней и хлевом. Джон Браун громко постучал в дверь.

— Кто там, во имя дьявола?! — спросил заспанный голос.

— Где здесь живет Уилкинсон? — вопросом на вопрос ответил Браун.

— Уилкинсон? Чего вы шляетесь по ночам? Обождите, я покажу вам, где живет Уилкинсон…

Долго возились с засовами, потом высунулась сердитая физиономия Дойла. Браун, увидав его, почувствовал странное облегчение: этот человек был похож на крысу. Оттеснив Дойла, он вошел со своими людьми в дом.

— Мы из Северной армии, — сказал он Дойлу, — вы в наших руках, сдавайтесь!

Дойл заметался по большой комнате. Вышли два его сына, похожие на отца как две капли воды.

— Ваша судьба послужит угрозой для других, — сказал им Джон Браун. Больше вы не будете здесь разбойничать и мучить людей.

— Пощадите, — взмолился младший, — мы ведь еще молоды…

— Из гнид вырастают вши, — пробормотал Браун, — одевайся и выходи из дому.

— Проклятые ублюдки аболиционисты! — проскрежетал зубами старший. Будь вы…

В соседнем доме орал и ругался Детч Генри, он услышал лай собак и почуял опасность. Из дома раздался выстрел. Винеру пришлось высадить дверь и вытащить Детча Генри силой. Увидев молчаливых людей, он затих и сжался. Зато Шерман сдался без сопротивления; язык его заплетался от страха, и он еле волочил ноги.