Жан-Пьер Шаброль - Гиблая слобода

Жако толкнул тяжелую дверь. Одна петля соскочила, поэтому, чтобы закрыть дверь, нужно было приподнимать створку обеими руками, и все‑таки нижний край царапал по полу.

Из кухни вышла мать с тазом мокрого белья.

— Ты уже вернулся, Жако? Дай‑ка пройти, мне надо еще белье прополоскать. Господи, который же теперь час? У меня ведь и обед не готов!

Газ горел ярким пламенем, и на плите стоял бак с бельем. Счетчик попискивал при каждом повороте колесика, и это было так похоже на мяуканье, что невольно хотелось проверить, не подбирается ли кошка к дверце буфета, которую позабыли закрыть. Мать Жако вернулась в кухню, вытирая фартуком веснушчатые руки. Взглянув на будильник, она удивленно воскликнула:

Да ведь нет еще и пяти!

Я ушел с завода.

Тебя прогнали?

Нет, я сам ушел. Я тебе все объясню… потом, попозже… Ты выстирала мою белую рубашку? Завтра я иду на свадьбу к Полэну.

Жако поднялся к себе в комнату и как был, в одежде, растянулся на кровати.

За стол сели раньше обычного, и Амбруаз был этим доволен: он здорово проголодался. Это был крепкого сложения сорокалетний мужчина, коренастый, почти квадратный. На лице его кустились густые брови. Он только что пришел домой после утомительного дня работы на строительстве и радостно потирал руки в ожидании обеда; загрубевшая кожа на ладонях шуршала, словно опавшие листья. Поддавшись искушению, Амбруаз выпил стаканчик вина для аппетита.

Мать положила кусочек маргарина на сковородку, и он сразу же зашипел. Сковорода была раскалена, поэтому матери пришлось прихватить ручку концом фартука. Она стала вертеть сковороду, чтобы маргарин скорее распустился, потом вытряхнула на нее из салатника очищенную и нарезанную вареную картошку. Посыпала сверху солью, перцем и петрушкой. Чуть прикрутила газ, затем принесла и поставила на стол суповую миску.

— Аулу, я кому сказала: садись за стол!

Малыш Люсьен, прижавшись к столу, пододвинул под себя стул.

Прежде чем сесть, мать погрузила в суповую миску огромную вилку, вытащила кусок вареной говядины и положила его на блюдо. Оставив вилку в мясе, взяла половник и наполнила доверху все четыре тарелки. Только покончив с этим, она наконец села и принялась есть. Сделав несколько глотков, она проронила как бы невзначай:

— Значит, ты теперь без работы?

Жако дул на свой суп. Блестки жира плавали по поверхности и сливались в большие желтые кружки. У Жако было скверно на душе. Будь Амбруаз — его родной отец, парень сообщил бы неприятную новость более осторожно. Но к чему ходить вокруг да около? Мать вот огорчена, что ж, тем хуже для нее… Он чувствовал себя кругом виноватым.

— Я заехал кулаком в рожу мастеру.

Мать подняла голову, ложка звякнула, ударившись о край тарелки.

— Уж конечно, ты был не прав.

Амбруаз молчал. Он шумно глотал горячий суп.

— Что там ни говори, а ты был не прав, — опять повторила мать.

Амбруаз молчал. Суп был очень горячий. Глава семьи то дул на полную ложку, то, посапывая носом, держал ее несколько секунд во рту. Из‑за половника крышка суповой миски была неплотно прикрыта, и струйка пара поднималась прямо к потолку. Лулу ел, не отрывая глаз от тарелки. Ребенок чувствовал серьезность этой минуты, и ему хотелось стать совсем незаметным. Жако сердился, почему это Амбруаз молчит? Родной отец отругал бы его, и сразу стало бы легче. Хорошая взбучка куда лучше этой тишины, которую нарушают только жалостливые вздохи матери. Амбруаз мог бы заговорить, сделать что‑нибудь, ну хоть приласкать Лулу, ведь тот его родной сын.

Амбруаз — чистокровный бретонец. Леру такая же бретонская фамилия, как Ле Флош или Леган. Амбруаз простой землекоп. А вот Жако не чувствует в себе ничего бретонского. Амбруаз не его отец. Но кто же отец Жако? Этого он не знает. Тут, видно, была целая история. Но не станешь же расспрашивать о таких вещах! Однако люди должны знать об этом… В Гиблой слободе есть ровесницы матери, подруги ее юности. Но в его присутствии никто не заикается о прошлом. Жако может сказать лишь одно: Амбруаз стал его отцом только в тот день, когда, облачившись в свой темно — синий костюм — этот костюм он обычно надевает для церемонии одиннадцатого ноября [1] 11 ноября 1918 года было подписано перемирие, положившее конец первой мировой войне. — Прим. ред. , и пиджак уже сделался ему слишком узок, — отправился в мэрию и заявил секретарю:

— Этот парнишка — мой сын. Он носит фамилию матери, а это никуда не годится. С сегодняшнего дня он будет носить мою фамилию, так как я муж его матери.