Антон Дубинин - Испытание

— Защищайся, если ты не трус.

— Рыцарь, — в голове у Кретьена, под покровом бледно светящихся белых волос, что-то, кажется, начало закипать. Стараясь не очень потревожить раненого, он положил руку на рукоять — совершенно бесполезный жест против копейщика. — Я прошу позволить мне довезти раненого до монастыря. Он неподалеку. Я могу поклясться вам двоим — и вы, сир, вылезайте из кустов, будьте так добры! — что после этого вернусь на то же место и буду биться с вами обоими, если вам так уж хочется драки. По очереди или сразу с двумя — как вам угодно.

Тот, что на темном коне, молчал, как бы в смущении. Второй тем временем выбрался на свет Божий; разглядеть, тот это гад или не тот, было невозможно — в сумерках все кошки серы.

— Сир, — наконец выговорил он, — очевидно, наиболее умный из двоих, — выезжая вперед и заставляя товарища потесниться, — мы дадим вам проехать и не будем вас преследовать, если покажете нам свой щит.

Кретьен едва не расхохотался. Рука его, вибрировавшая на рукояти и державшая почти всю тяжесть полулежащего Мелиаса, жутко устала. Сейчас на ней порвется какая-нибудь мышца, подумал рыцарь, убирая-таки руку от меча. Смехотворная тревожность ситуации заставляла его слегка дрожать.

— Это не мой щит. Впрочем, если вам уж так приспичило на него смотреть, то пожалуйста, хоть обсмотритесь. Только он у меня на спине, кому-то из вас придется меня объехать, мне здесь неудобно разворачиваться.

— Дайте слово, что не нападете ни на кого из нас, пока мы будем смотреть.

— Клянусь, — бросил Кретьен отрывисто, страстно мечтая их обоих придушить. — Надеюсь, что и у вас неплохо с рыцарской честью, и вы меня тоже в спину не ударите. Смотрите, только скорее, ради Христа. Раненый умирает.

Тот, что на темном коне, спешился и быстро, почти бегом, обошел Кретьенова скакуна. Морель волновался, переступал с ноги на ногу. От этих людей исходил какой-то непереносимый для коня запах тревоги, и он всхрапнул, желая не то потоптать чужака, не то от него шарахнуться. Оба человека были в закрытых шлемах, безликие железные лица. Голос из-под личины звучал чуть приглушенно:

— Рыцарь, где вы взяли этот щит?..

— О Бог ты мой, мальчик дал! Когда я его защищал от нечестивого… рыцаря ( от одного из вас, а, ребята?) , и по его же просьбе я оставил щит при себе. Если все ваши засады из-за щита, то заберите его, ради Христа. Только не стойте на пути.

Белый всадник снял шлем. Волосы, белые, как у самого Кретьена, как шерсть его высокого коня, серебристо блеснули в темноте. Если бы Кретьен видел чуть получше… Но так из бледного пятна, бывшего, по всей вероятости, лицом всадника, донесся голос:

— Вы можете ехать, сир.

Кретьен тронул коня, миновал копейщика, ежеминутно ожидая чего-то — может, удара копьем в спину — въехал на выгнутый деревянный мост. За неширокой речкой смутно светлели стены монастыря. Удара в спину не последовало.

…Монах-привратник, распахнув не створу ворот, а только маленькую, низкую дверь, протянул руки, чтобы принять раненого у всадника. Осторожно, стараясь не тряхнуть, Кретьен стал опускать Мелиаса, — но усталые руки подвели, он буквально уронил юношу на монаха, хорошо хоть, тот оказался сильным и быстро среагировал. Однако Мелиас от неожиданной встряски пришел в себя с совершенно замогильным стоном, разлепил глаза, из которых тут же засочились слезы боли. Увидев над собою белую, высокую фигуру монаха, он выдавил нечто вроде предсмертной улыбки мученика и выговорил:

— Выр-выр-выр…

— Что, сын мой?..

— Дыр… Ылы-лы… влау-ау.

— Говорите тише, я расслышу, — старец склонил ухо к самым губам мальчика, и по всей его повадке, по силе рук и уверенной позе Кретьен догадался, что тот некогда и сам был рыцарем. Мелиас прошептал, но на этот раз внятно, так что расслышал даже его спаситель:

— Ну… Вот… Сир Галахад… Довезли, слава Христу. Теперь и умереть можно, если Господу угодно…

С этими жизнеутверждающими словами он из последних сил — и откуда они только у раненых всегда берутся, эти последние силы! — выдернул из раны обломок копья. Кретьен успел только выругаться совершенно непривычным для себя образом, так что даже сам удивился — а Мелиас, испустив опять же из последних сил отчаянный вопль (те силы, с которыми он себя приканчивал, оказались, видно, предпоследними), лишился чувств. Кровь обильно хлынула из раны, пачкая рукава белоснежной рясы. Кретьен кубарем скатился с коня, запутавшись сразу в обоих стременах.