Уильям Нэйпир - Аттила

После обеда ветер переменился и задул с юга так внезапно, словно кто-то закрыл дверь от сквозняка, и с марсовой площадки, которая на самом деле представляла собой просто старую бочку, наскоро привязанную к грот-мачте, предупредили о тумане впереди. Они дрейфовали вперед до тех пор, пока не увидели с палубы границы тумана: плотные облака, неподвижно лежавшие на плоском и безветренном море, зловещие и печальные.

Они потихоньку продвигались вперед, ловя ветер, и удары боковой волны казались жуткими в окружающей тишине, и они все приближались к туману, лежавшему на воде, закрывая собой белые утесы галльского берега. Море, до сих пор бывшее самым обыкновенным, с небольшими волнами и зыбью, сделалось спокойным, как деревенский пруд, и маленькое суденышко слегка покачивалось с левого на правый борт, а парус трепыхался тщетно.

Капитан, седеющий ветеран с двумя золотыми кольцами в левом ухе и левым глазом, поврежденным балкой, хмурился, вглядываясь в туман, и не отдавал никаких приказов.

— Почему мы не ставим весла? — рассердился Люций.

Капитан долго не отвечал, а потом проворчал:

— Не нравится мне это.

— Это просто туман. Сколько еще осталось до берега?

— Миль двадцать, наверное.

— Ну, разве нельзя начать грести? Ветер там или не ветер, а через несколько часов мы будем на месте.

Капитан все еще не смотрел на Люция. Он сплюнул за борт и сказал:

— Саксы. Они страх как любят туман.

Немного поколебавшись, капитан все же приказал ставить весла, и они погребли в туман. Тишина пугала, единственный звук исходил от весел, медленно погружавшихся в воду. Они вошли в участок, где туман был более редким, и Люций разглядел несчастного впередсмотрящего на марсовой площадке, высоко над палубой. Потом туман снова сгустился, и матрос исчез из вида, как птица в облаках.

Но наконец туман сделался реже, а потом растаял совсем, и тогда пошел дождь. Гамалиэль и Люций спрятались в каюте, над которой была туго натянута парусина, и капли дождя бешено барабанили по ней. Опять поднялся ветер, на этот раз с запада. Капитан приказал распустить паруса, и они понеслись вперед сквозь хлещущий дождь. Сквозь пелену воды не было видно никаких других судов, враждебных или дружеских.

Ближе к вечеру дождь стал затихать, прекратился совсем, и выглянуло солнце. Впередсмотрящий на марсовой площадке снял с себя одежду и развесил ее по краям бочки для просушки. Он вглядывался в горизонт.

Ничего. Хотя на востоке тучи все еще висят низко на горизонте и…

Он уже натягивал на себя одежду, когда заметил на восточном горизонте цветное пятнышко. Он напряг зрение. Миль десять, а то и больше. Нет, меньше. Он заметил его поздновато — глаза устали. Яркий парус, темный корпус, и идут прямо на них. Боясь гнева капитана, он все же свесился из бочки и крикнул:

— Парус слева на четверть румба.

Капитан всмотрелся.

— Далеко?

— Шесть миль. И приближается.

— Если ты спишь на вахте, матрос, — загрохотал капитан, с впечатляющей скоростью впадая в гнев, — плетка прогуляется по твоей спине быстрее, чем ты успеешь сплюнуть!

— Я не спал, капитан, нет!

Люций и Гамалиэль снова вышли на палубу. Люций посмотрел в море. С палубы казалось, что далекий корабль все еще на горизонте.

— В чем дело? — спросил он.

Капитан сплюнул.

— Неприятности. Вечно паршивые неприятности.

Парус надувался ветром. Капитан приказал лечь на левый борт, и парус привели к ветру.

— Клянусь яйцами Юпитера! — зарычал капитан.

— Пурпурный парус! — крикнул впередсмотрящий.

— Было время, — сердито пожаловался капитан своим пассажирам, — когда пурпурный парус означал римское судно. А сейчас он может означать любую чертовщину. Богатые дамы носят парики, как шлюхи, корабли ходят под пурпурными парусами, а римский император, насколько мне известно, носит паршивые желтые трусы.

Люций хотел сделать замечание старому грубияну, но передумал. Какое отношение к его нынешним заботам имеет достоинство императора? Кроме того, любой капитан — император на борту своего корабля, и это известно даже сухопутным крысам.

— Рулевые! — заорал капитан. — Три румба влево и держи ровно. Выбирай шкоты с правого борта!

Оба громадных рулевых с выпирающими на руках мышцами (от напряжения, потому что приходилось разворачивать судно под полными парусами), навалились на рулевое управление. Широкие кожаные ремни скрипели от их усилий.

Несколько матросов выбирали шкоты с правого борта, и громоздкое торговое судно медленно, мучительно поворачивало налево. Капитан рявкал, отдавая приказы, и наконец Gwydda Ariana оказался почти под прямым углом к ветру. Сильнее он повернуть не мог.