Юрий Вяземский - Великий Любовник. Юность Понтия Пилата. Трудный вторник. Роман-свасория

Это крылатый эрот. Но крыльев его не увидишь, так они часто трепещут. Волосы у него светлые, но будто седые. Вечно он в сером плаще и плащ никогда не снимает.

Из всех купидонов самый он нежный. Но тот, кто вкусил его нежности, тянется к смерти, ибо грубостей жизни не в силах уж больше терпеть.

Узы его — те пленительно-нежные песни, которые он, сочинив, распевает, и ему подпевают Сирены.

Пламя его — вот оно пред тобой, пылающий факел Гермеса, усыпляющий души живые и оживляющий души умерших. Стрелы его — та любовь, которая нас убивает…

Вардий замолчал и поник головой. А затем вынул факел из подставки, повернулся ко мне и стал освещать факелом мое лицо, вглядываясь мне в глаза.

— Насколько я сейчас могу разглядеть, — тревожным шепотом заговорил он, — тебе такая любовь не угрожает. Потому что ты, как и я, любишь жизнь и не стремишься к бессмертию… Но некоторые жизнь не любят, потому что она для них слишком мучительна. К таким людям Венера Эрицина посылает своего сицилийского сыночка, и они, влюбляясь, жаждут и ждут не плотских наслаждений, не поиска и обретения себя, не головокружительных взлетов небесных и не тихих семейных радостей, а…Как бы это точнее сказать, потому что мне эта любовь незнакома… Пусть лучше Тибулл скажет!

Они смерти вместе с любимой хотят, потому что смерть им видится прекраснее жизни. И любовь их возвышеннее, чище и свободнее жизни…

Как я понимаю, именно такой любовью был охвачен Орфей, влюбившийся в Евридику. И он, который, спустившись в Аид, божественными песнями пленил Прозерпину и заставил плакать Плутона, когда шел назад и вел за собой любимую — помнишь? — обернулся… Не потому что не мог удержаться. А потому что в Аиде и в смерти увидел свою любовь еще более великой и прекрасной и не посмел унизить ее возвратом к пошлости и унижениям жизни… Евридика вернулась к Плутону. Через год Орфей последовал за ней…

Для таких людей, договорившись с Плутоном, Венера Эрицина создала в Аиде Обитель Блаженных, так называемые Поля Елисейские, управлять ими поставив своего восьмого сына, которого я называю амуром Элизием Летеем. Ибо перед тем, как вкусить блаженство, они пьют из Леты, отвергаясь от жизни и ее страданий.

Вардий вернул факел на место. Взял меня за руку и вывел из грота.

Мы оба зажмурились от яркого солнечного света.

XXXVI. — Я всё тебе рассказал. Пора подводить итоги, — объявил мне Гней Эдий Вардий.

Я счел возможным возразить своему спутнику:

— Грот с факелом, ты сказал, предпоследняя станция. Значит, должна быть последняя. Где она?

Вардий внимательно на меня посмотрел. Затем усмехнулся, махнул рукой в сторону виллы, до которой по аллее оставалось примерно с полстадии, и ответил:

— Последняя станция — Рим. Но тебе о ней еще рано рассказывать.

И стал подводить итоги:

— Вывод первый, — сказал Вардий и своей кругленькой ручкой взял меня за руку. — Многие боги странствовали, Либер например. Но более других богов странствовала великая Венера. А посему, с одной стороны, она вроде бы бездомна, а с другой — везде своя и у себя дома: в Элладе и в Азии, в Ахайе и в Троаде, на Кипре, на Крите, на Наксосе, на Сицилии и, конечно же, в Италии. И так же, как Венера, странствуют некоторые влюбленные, минуя различные станции, как на наших имперских дорогах. Их деяния иногда называют приключениями. Но правильнее именовать их странствиями.

— Вывод второй, — продолжал Эдий Вардий, пухлой рукой своей стиснув мою руку. — Венера самая древняя из богинь: она старше Юпитера, древнее Сатурна, изначальнее Неба-Урана и предвечнее Геи-Земли и Моря-Океана. И в то же время она самая юная из богинь, ибо посредством любви сохраняет свою юность.

— Вывод третий, — говорил Гней Эдий Вардий и левой круглой и мягкой рукой стал поглаживать мою руку, которую держал в правой своей руке. — На разных станциях Венера, как ты помнишь, принимала различные облики. На Кифере она Фата, на Кипре — Лунария, в Библе — Паренс, на Крите — Венета, в Коринфе — Урания, в Афинах — Диона, в Трое — Оффенда, на Сицилии — Эрицина. Но, преображаясь, меняя имена и приобретая новые качества, она все прежние свои свойства сохраняла, в возрастающем многообразии укрепляя единство. Так что, явившись нам, скажем, Лунной богиней, она в любой момент может обернуться Солнечной и Небесной, из Земнородной Родительницы может стать Морской, из покорной Брачной превратиться в разгневанную Мстительницу и загробную Эрицину. И в вечной своей глубине всегда пребудет богиней нашей судьбы, милый мой мальчик.