С того дня и после. Срубленные зимой. 2 повести

Пинечке всё увидел. С каждым попрощался. Каждому махнул вослед.

– Что теперь?

И папа ему ответил:

– А теперь иди. Иди‚ Пинечке‚ не оглядывайся.

Пинечке шагнул в прошлое...

Что вам сказать на прощание?

Чем удивить-порадовать?

В прошлое путь короче‚ чем в будущее. В прошлое намного короче: путь натоптанный.

Пинечке возвращался на частом дыхании‚ по вершинам трав‚ по сторонам не глазел‚ привалы не делал‚ и зернышко не осыпалось с колоска от легкой его поступи. Горы понижались для Пинечки‚ холмы сглаживались‚ солнце прикрывалось облачком‚ чтобы не напекло Пинечке голову‚ и степь убегала на радостях под его ногами. Птица летела поверху‚ высматривала ему дорогу. Заяц скакал понизу‚ камушек откидывал с пути. Злючие крокодилы тропочкой укладывались по воде‚ чтобы по спинам перешел‚ как посуху. Впрочем‚ откуда в степи крокодилы? Бревна‚ наверное‚ раскладывались поперек реки‚ зыбкими мостками под ногой.

Взглядывала из воды щука-рыба‚ смаргивала тусклым глазом‚ вздыхала в унылой зависти:

– На благое дело и злодей в помощь. А я? Некому уделить жизнь! А на меня? Сети наготовили. Бредни. Волокуши. Того и гляди: на крючок да под соус.

Вставали в отдалении непременные наши утешители Менахем‚ Нахман‚ Танхум‚ готовые подхватить‚ если оступится‚ вставала мать их Нехама: "Врата молитв порой открываются‚ порой они закрываются‚ но врата слез‚ Пинечке‚ открыты всегда".

Наскакивала коляска с гайдуками на запятках. Васильковая персона обозревала пространства для поучения и усмирения‚ криком сотрясала народы:

– Об употреблении! Евреев и якутов! Для пользы государственной!..

– Батюшко! – взывали в ответ замордованные пространства. – Умоляем! С пролитием слез! С трепетанием и поверганием к подножию!..

Пятила грудь‚ пучила глаз‚ наливалась свекольным отливом до невозможного:

– Умножить истязания! Сказнить без изъятия! И тогда‚ и сразу...

Кони похрапывали. Нагайки пощелкивали. Гайдуки подпугивали:

– Ого-го! Го-го!

Приближались родимые времена.

На входе в город сидели на бугре старики и выглядывали избавителя слабыми своими глазами. Реб Шабси и реб Иоселе. Реб Фишель и реб Шмерль. Реб Гирш и реб Берл. И отдельно еще стул с подушечкой от ушедшего в иной мир реб Хаимке.

К старости‚ как известно‚ низкое становится высоким‚ близкое далеким‚ и слеза в глазу туманит окрестности:

– Что-то на нас надвигается. Уж на этот-то раз... – И хором: – Пинечке! Это же Пинечке!.. Ну как? Повстречал ли Мессию‚ избавителя Израиля?

Что ответить на это? Чем их порадовать?

– Идн‚ – сказал. – Всё может быть‚ и ничто не исключено. Я видел вход в Землю обещанную‚ и это уже немало.

Они даже просветились:

– Пинечке‚ ты утешил нас! Ты утешил нас‚ Пинечке!

А реб Шабси добавил:

– Был возле входа и не вошел? Что ж ты не вошел‚ Пинечке?

– Это не для нас‚ идн. До этого надо еще дожить.

– А мы что делаем? – и снова стали выглядывать из-под бровей‚ терпеливо и с надеждой.

Пинечке вздохнул и отправился к реб Ицеле. В синагогу за печку.

Ангелы-охранители двери распахнули‚ чтобы вошел. Ангелы-охранители двери затворили‚ чтобы не обеспокоили.

– Ребе! Вот я вернулся.

Реб Ицеле был вне плоти‚ легкий и на просвет слюдистый. Реб Ицеле излучал сияние и разливал благоухание в чистоте души и превосходстве понимания. Когда рабби Аббагу‚ благословенной памяти‚ отправлялся по пути отцов‚ даже стены домов проливали о нем слезы. Когда реб Ицеле отойдет к отцам‚ голос плача поднимется к Небу‚ но стены домов останутся безучастными. Скоро ему – совсем скоро – упокоиться на ложе своем и поплыть в хороводе праведников‚ по Саду Блаженства‚ наслаждаясь сиянием Того‚ Кто одаряет человека знанием.

Взглянул – догадался:

– Война?

– Война.

– Недород?

– Не то слово.

– Жертвы?

– И еще какие!

Вздохнул реб Ицеле‚ прозорливый старец. Заупрямился по-детски:

– А у нас не будет. Не хочу и не будет. У нас пронесет мимо.

Затем Пинечке рассказывал, долго‚ с подробностями‚ не упуская малости‚ и переменился реб Ицеле с того дня и после‚ отягощенный знанием и печалью‚ старость его наполнилась горечью. Постился от субботы и до субботы‚ вздыхал часто‚ рыдал неслышно: "Что Ты имеешь к народу Израиля?"‚ умолял‚ просил‚ требовал‚ стучал немощным кулачком: "Доколе плач в Сионе..." Особенно в дни великого покаяния‚ когда смягчается строгость Небесного Суда‚ "Помнящий заслуги отцов" пересаживается с престола Справедливости на престол Милосердия‚ и единственный защитник может противостоять девятьсот девяносто девяти обвинителям.