С того дня и после. Срубленные зимой. 2 повести

И вознеслась без оглядки.

6

Шла мимо коза. Несла медведя на рогах. Говорила с натугой:

– Дорогу. Уступите дорогу.

– Ой‚ – подивились хором. – За что эти тяготы?

Отвечала:

– Я коза рабби Ханины. И этим всё сказано.

– Про рабби Ханину я знаю‚ – порадовался Пинечке. – Рабби Ханина‚ ну как же! Пришли соседи‚ нагородили напраслину: "Твои козы приносят нам вред. Козы твои топчут наши огороды". И тогда рабби решил: "Если это так‚ пусть медведи их растерзают. А если нет, да принесут они по медведю на рогах!"

– Верно. С тех пор и ношу.

– Это несправедливо. Пусть лучше соседи потаскают! Пусть они доказывают.

Закряхтела под непосильной ношей‚ глянула благодарным глазом:

– Я коза. Ко мне нет доверия. Вот и показывай в веках‚ что ты не во вред.

– А ты сбрось его.

Посмотрела на них. Подивилась:

– Я коза рабби Ханины. И я привыкла к разумным речам. Сказано неспроста: "Если вам плохо‚ и ему плохо‚ и всем вокруг плохо‚ повесьте ваши страдания на гвоздик. Повесили? А теперь подойдите и возьмите заново какое кому приглянется".

– И что?

– И то. Каждый подошел и снял с гвоздика прежние свои страдания. Которые привычнее чужих.

Сказала что сказала и дальше потопала. С медведем на рогах. А тот восседал в неудобстве‚ с печалью во взоре и презрением к мирской суете:

– Беда вокруг. Наглая беда. Отошел Дух – отошел разум.

А коза:

– Суть времени – недомыслие‚ и это теперь надолго.

А медведь:

– Сад наш обломан. Яблоки ощипаны. Надежды попраны.

Они удалялись‚ переговариваясь негромко‚ без злобы‚ с великим терпением и симпатией друг к другу:

– Бродим по миру‚ словно кошки по помойке. Неухоженные и неутешенные. Почеши за ухом, и мы твои.

– Не нам‚ дорогой‚ изменять мир. Сиди‚ молчи и терпи. Зато ты медведь рабби Ханины.

– Тебе хорошо. Тебя хоть жалеют.

А она:

– Ехал толстяк на осле. По горной каменистой дороге. Осел кряхтел: "Когда же он слезет‚ наконец‚ с меня?" Толстяк кряхтел: "Когда же я слезу с этого осла?" Слез – и был рад‚ и осел был рад‚ и неизвестно еще‚ чья радость больше. Скажем так: радость осла больше.

А на смену уже подлетал‚ скособочившись‚ Пятикрылый Серафим. Бурчал поверху. Руки заламывал в отчаянии:

– Кем только не был! И где! И когда!.. Девкой-отгадчицей. Стеклогрызом в цирке. Распутницей: год замужем‚ а детей пятеро. По ногтю гадал и на кофейной гуще. От геморроя лечил и запоя‚ от пота ног и по мозолям. Снадобье продавал – "Фиалку горных Альп". Выгребным обозом заведовал. Морил с пользой – мышей‚ клопов‚ тараканов. А я всё тут‚ и грешное бытие со мной!

Плевался в ярости. Брыкался. Щипал сам себя. Бил ладонями по щекам. Боком отлетал за горизонт:

– В подлом состоянии! Враль и совратитель! Хлебца пожевал‚ винца попил‚ девок опробовал – будет. Будет тебе! Решайся скорее‚ дурак!

Странности продолжались‚ и это уже не веселило.

1

"На помощь Твою уповаю‚ Господи! Уповаю‚ Господи‚ на помощь Твою! Господи‚ на помощь Твою уповаю!.."

Куда-то бежали люди. Хмуро. Молча. Упрямо. Ощетинившись локтями. С чемоданами в руках. С детьми. Со стариками и инвалидами в каталках. По голой‚ пустопорожней степи.

Как спасались.

Пинечке бежал вместе со всеми‚ подхваченный потоком. Собака бежала – хвост понизу. Кошка – навострив уши. Насупленный петух.

Словно ужас позади. Пасти разинутые. Бездна кромешная.

Бежали – тяжело дышали.

– Это что? – спрашивал Пинечке на бегу‚ на что-то еще надеясь. – Это зачем? Кто-нибудь ответит?..

Но им было не до него.

Полюднело. Загустело. Стало кучнее‚ толкуче‚ невпроворот. Толпа суживалась‚ сплющивалась без видимых причин‚ как с боков огороженная неодолимой прозрачностью‚ густой потревоженной массой скапливалась возле невидной горловины‚ бурлила‚ закручивалась водоворотами‚ туго продавливалась на ту сторону.

Отдавливало ноги. Обрывало пуговицы. Колотило в спины: нервно‚ суматошно‚ до слезливой истерики. Пинечке отжался в сторону‚ и мимо него‚ работая локтями‚ протиснулась женщина с потерянными глазами. Мятая‚ потная‚ в сбитой на макушку шляпке‚ в перекособоченном пальто. Видно было‚ что она безнадежно опоздала‚ опоздала еще до начала спешки‚ и истерически наверстывала невозможное. И Пинечке ее пожалел.

"На избавление Твое надеюсь‚ Господи! Надеюсь‚ Господи‚ на избавление Твое! Господи‚ на избавление Твое надеюсь!.."