Уильям Нэйпир - Собирается буря

Раненый поднялся.

— Не пытайся отравить меня, когда притворяешься, что лечишь, женщина. Тебе это не удастся. Я выживу, несмотря на яд. И убью тебя.

Она и не сомневалась, что так и случится.

Был то яд или нет, но каган быстро слабел. Стрела проникла глубоко, и, когда целительница извлекала наконечник из тела, Аттила испытал сильную боль и потерял много крови. Вероятно, в рану попала какая-то инфекция. Но пока от нее не шло того зловония, которое появляется, когда боги отмечают избранного печатью смерти, хотя саму стрелу вынули уже давно.

Аттила боролся. Лицо стало бледным, теперь началась лихорадка. Гунны лечили жар всеми известными средствами, натягивая над раненым толстые овечьи шкуры, пока его лицо не становилось мертвенно-бледным и мокрым от пота, словно лед, тающий под лучами солнца. Давали пить только самую чистую и свежую воду прямо из реки. Ее брали вверху по течению каждое утро на рассвете.

Но лихорадка не спадала, и временами Аттила бредил, произнося таинственные и страшные слова и стихи, звучавшие как пророчества о конце света. Он невнятно и бессвязно бормотал об ужасном властителе, падении горящих городов, о великом льве, орле и сутулом звере с жесткими волосами, который еще придет в страну и отомстит за двенадцать долгих грешных лет. Женщина вытерла раненому лоб, дала попить и пожалела несчастного, которого мучили кошмары.

Появился Маленькая Птичка. Каган едва мог разглядеть шамана.

— Это яд, — прошептал он, — но не женщина тому виной.

Отдышавшись, Аттила сплюнул.

— Где ты был во время битвы? Я забыл тебя.

— Где я был? — переспросил Маленькая Птичка. — Выживал, вот где я был.

Аттила слабо улыбнулся. Скосив глаза, он посмотрел на шамана и увидел старого, уставшего человека с грустным взглядом. Каган совсем забыл, сколько лет уже исполнилось шаману. Маленькая Птичка всегда казался неподвластным времени, но не сейчас.

Аттила протянул руку, и шаман взял ее в свою, словно сын, берущий руку отца на смертном одре. Толстые извивающиеся и бугорчатые вены стали плоскими и почти невидимыми, будто кровь исчезла оттуда. Однако голос Маленькой Птички остался по-прежнему радостным и веселым — столь противоречивым было его сердце.

Шаман сказал, что, по-видимому, Рваное Нёбо — один из сыновей старого вождя, Красного Зоба.

— Старший?

Маленькая Птичка покачал головой.

— Первый, имеющий право на жизнь. — Глаза шамана сверкнули. — Он — не единственный великий вождь, убивший отца. Таковы слухи.

— Хватит, Маленькая Птичка, — прохрипел умирающий каган. Шаман был уже весьма немолодым человеком, но не мог отказаться от своих жестоких колких замечаний и острых шуток. Говорить подобным образом было свойственно характеру шамана и природе его мудрости. Даже в те моменты Маленькая Птичка склонял голову и утирал со щек слезы, думая, что Бог нагибался именно так, ложась у врат, ведущих в потусторонний мир, в гроб из окровавленной овчины, делая несколько последних судорожных вздохов, вздымая и напрягая грудь, а в венах, легких и во всем несгибаемом теле разливался яд и начиналось загнивание. Уже недалеко был тот момент, когда врата смерти откроются, высунутся серые от пыли руки и утащат шамана с собой, затем снова закроются, и Маленькая Птичка исчезнет навсегда. Причин жить он видел не более, чем в случае, если бы вдруг солнце на небе погасло, словно свеча. Другой каган, похожий на Аттилу, шаману был не нужен; все оставшиеся дни Маленькая Птичка провел бы где-нибудь в уединении.

Над головой кружились облака. На полу палатки блеснул луч солнечного света — и исчез.

Орест сидел рядом с Аттилой весь день и всю ночь. Вряд ли он сомкнул глаза. Иногда каган вскрикивал, задыхался и кашлял. Из зараженных легких летели брызги.

Орест громко велел всем убраться из палатки. Затем грек зарыдал:

— Мой брат… — И стал качать на руках голову верховного вождя. Дыхание Аттилы было едва уловимым и затрудненным, а лицо — зеленым и желчным.

Однако одну посетительницу это вряд ли испугало. Она прошагала по лагерю, опираясь на палку и неся кувшин воды, не обращая внимания на крики и вопросы. Ею оказалась старая жрица из деревни.

— Откуда ты узнала, что каган болен? — спросил Орест.

— Из сна, — ответила она немного раздраженно. — А ты думал, откуда? Теперь поди прочь.

Жрица что-то сказала кагану низким голосом, затем сняла бинты и начала промывать водой раны.

Она кивнула на кувшин, который принесла с собой.