Уильям Нэйпир - Собирается буря

До самого начала атаки Аттила велел отступающим лучникам продолжать обстреливать израненных китайцев. Только когда на расстоянии ста, потом и пятидесяти ярдов, показались Аладар и Цаба, он, наконец дал сигнал прекратить этот смертоносный ливень. И ни один из мчащихся гуннов не был ранен. Воины Аладара и Цабы вклинились во фланги войск Северной Вэй, мечи засверкали, кромсая тела и скидывая их в могильный курган.

Аттила громко приказал центральному звену своей армии остановиться, повернуться и не двигаться дальше. Восемьсот гуннов, подчинявшихся Юхи, Беле и Нояну, крепкая сердцевина маленького войска, почувствовали крайнее разочарование, как и от нетерпения грызущие удила лошади, рвущиеся в атаку. Но больше им было нечего делать. Шестьсот человек, разделившиеся на два поражающих фланга, справлялись и без посторонней помощи. Остальным больше ничего не оставалось, как смотреть на это. Даже Рваное Нёбо, казалось, не верил своим глазам. Он смеялся. Именно это гунны, хорошо обученные и несущие смерть, могли делать лучше всего. Кажется, даже слишком просто.

Крики, издаваемые кавалерией, разносились по всей заснеженной равнине. При виде противника, полного безрассудной отваги и потрясающего презрения к смерти, китайцы впадали в панику, пятились назад и натыкались друг на друга. Порядка или места для маневра больше не существовало, все смешалось, сплелось, превратившись в массовое побоище.

Наконец Аттила отдал приказ, и остальные отряды ринулись вперед, горя желанием закончить начатое. Позади уцелевшей, но гибнущей под ударами китайской кавалерии были пешие, и их приходилось уничтожить. Никто из них прежде еще не принимал участия в военных действиях, хотя известно, что выносливые пехотинцы часто являются лучшей защитой при массированной конной атаке.

Аттила почти полностью вжался в вытянутую шею лошади, вытянув вперед меч, словно копье, и длинный изогнутый клинок точно вошел в открытый темно-красный рот китайского солдата, едва тот собрался издать боевой клич. Челюсть противника была пробита, а Чагельган даже не остановился.

Гьюху и Кандак велели отрядам окружить неприятельский арьергард и, никого не упустив, добить растерявшихся и мечущихся бойцов. Вторым приказом Аттила велел доставить живыми хотя бы двух китайских военачальников. Прошло время, прежде чем Гьюху смог найти одного из них. Наконец гунн набросил аркан на неприятеля — толстого китайца с седыми усами. Его с воем потащили с поля боя, словно строптивого молодого бычка из стада. Гьюху встал, прижав меч к шее противника, а тот повернулся, хотя его руки были крепко связаны пеньковой веревкой за спиной, и угрюмо смотрел на своих сотоварищей, сражающихся уже за то, чтобы выхватить меч среди толпы, и падавших как подкошенные, подобно летней траве под косой.

Лошади ржали и пронзительно взвизгивали, сбрасывая и топча всадников ногами. Животные оказались слишком испуганными и обезумевшими, не понимая, что давят насмерть других живых существ. Они врезались друг в друга, и всадники летели вниз, не удержавшись за свои кожаные седла с вытисненными узорами. Кони сжимали потными боками людей, которые опускались на колени и ползли, униженно пытаясь найти оружие, перебираясь через сотоварищей и поскальзываясь на лужах крови, покрывающих холодную твердую землю. Тех, кто выбирался, надеясь исчезнуть из этого ужаса, гунны тут же убивали, один раз метнув копье или с нарочитой небрежностью пустив стрелу.

Бойцы Аттилы уже спешились и передвигались без лошадей, желая наконец-то закончить избиение.

Юный воин из армии Вэй, мальчик лет пятнадцати, лежал не шевелясь в снегу с окоченелыми от холода ногами, смотря вдаль на равнину. Его левая щека замерзла. Но грустные карие глаза видели не это поле смерти, а отчий дом — очаг, кедровый ящик с рисом, маленькие резные фигурки предков в нише. Неподалеку — пруд с утками, и мать, кидающая зерно птицам. Белые утки, с нетерпением вытягивавшие вперед длинные шеи. Мальчик почувствовал, что рядом с ним кто-то стоит, и стал перебирать пальцами, словно пытался ухватиться за снег, но по-прежнему видел деревню, где вился дымок, и свой дом малышей, хлопавших в ладоши, сестер, братьев, мать, размахивающую белым передником, улыбающуюся собаку с высунутым языком, щегла в клетке из прутьев ивы, тени зеленых деревьев весной…

Голову мальчика подняли с земли и снова отпустили. Большие карие глаза, все еще широко открытые и смотревшие куда-то в белоснежную равнину, остекленели и больше ничего не видели. Аладар забрал голову с собой.