Еремей Парнов - Заговор против маршалов

Ушаков угрожающе подался вперед, ловя каждое слово. Отобрав у Тухачевского показания на Апанасенко и других за какой-нибудь час до начала процесса, он чувствовал себя обманутым.

— У меня была горячая любовь к Красной Армии, горячая любовь к отечеству, которое с гражданской войны защищал... Что касается встреч и бесед с предста­вителями немецкого генерального штаба, их военного атташата в СССР, то они были, носили,— торопливо поправился он,— официальный характер, происходили на маневрах, приемах. Немцам показывалась наша военная техника, они имели возможность наблюдать за изменениями, происходящими в организации войск, их оснащении. Но все это имело место до прихода Гитлера к власти, когда наши отношения с Германией резко изменились.

— Уходит от шпионажа, сука,— обернувшись к Авсеевичу, прошептал Ушаков.— А этот тюлень чего уша­ми хлопает?

— Вы не читайте лекций, а давайте показания,— прикрикнул Ульрих, поймав обращенный к нему сиг­нал.

— Но я хотел разъяснить...

— Не требуется! Вы подтверждаете показания, ко­торые давали на допросе в НКВД?

Ушаков беззвучно выругался: наконец-то дошло. Только так с ними, сволочами, и можно.

Тухачевский покачнулся, словно споткнувшись на бегу, и, тяжело переступая, повернулся к председа­телю.

— Вы подтверждаете, я вас спрашиваю?

— Подтверждаю, однако...

— Только это нас и интересует. С немецкой раз­ведкой все ясно... Вы разделяли взгляды лидеров троц­кизма, правых оппортунистов, их платформы?

— Я всегда, во всех случаях выступал против Троц­кого, когда бывала дискуссия, точно так же выступал против правых.

— Выступали? Может, и выступали,— Ульрих предпочел не вдаваться в подробности.— Поступки красноречивее любых слов. Об этом свидетельствует ваша вредительская деятельность по ослаблению мощи Красной Армии. Факты — упрямая вещь. Судебное присутствие даст им надлежащую оценку.

Члены суда восприняли это как понуждение к дей­ствию. Мертвые очи вчерашних друзей и товарищей, оценивающие каждое слово, каждый непроизвольный жест, взоры следователей, вся обстановка тюремно­го помещения, оборудованного под храм Фемиды, нагнетали тягостное ощущение полнейшей безысход­ности.

Командарм Белов поймал себя на том, что мысленно твердит одну и ту же фразу: «Сегодня он, завтра я...»

Якир и Уборевич тоже отвергли обвинение в шпиона­же. Да, принужденно соглашались они, замедлялись темпы строительства военных объектов, реконструкция железнодорожных узлов, формирование воздушно- десантных соединений, но на все есть объективные при­чины, что, конечно, не снимает личной вины.

— Если бы немного поднажали,— прозрачно наме­кал Тухачевский,— и дополнительные средства дали, то я считаю, что никаких в этом нет затруднений. Наше положение чрезвычайно сильно выиграет, и мы поль­ско-германский блок можем поразить.

— Вы лично когда конкретно начали проводить шпионскую работу в пользу германского генерального штаба? — спросил Якира Дыбенко, не поднимая го­ловы.

Постыдные вопросы, жалкие, бессильные увертки. И все не о том, не о том. Ни единого факта шпионской работы. Адаме, Нидермайер, военный атташе Кестринг — шито белыми нитками. Факты, конечно, упря­мая вещь, но имена — не факты.

— Этой работы лично непосредственно я не начинал.

— Вы подтверждаете показания, которые давали на допросе в НКВД? — поспешно выскочил со своим коронным вопросом Ульрих.— В чем заключалась ваша роль в подготовке поражения Красной Армии?

— Конкретно нашей авиации? — подсказал Блюхер.

— Я вам толком не сумею сказать ничего, кроме того, что написано следствию.

Наркомвнудельцы беспокойно зашевелились. Ста­рый большевик Якир, на которого возлагалось столько надежд, отказывался помочь партии. Он обманул ор­ганы. Его уверения в безграничной преданности делу Ленина — Сталина оказались блефом. Чего же от дру­гих ждать? Эйдеман почти невменяем, остальные сле­дуют тактике Тухачевского: и нашим, и вашим. Путна признал связь со Смирновым, Фельдман — с Пятако­вым, но гестапо и Троцкий так и остались за скобками.

Один Примаков выполняет данное обещание. Ни от чего не отказывается.

— Подсудимый Тухачевский,— Ульрих животным чутьем улавливал малейшие изменения настроений. За судейским столом и там, напротив, где собралась немногочисленная, но такая квалифицированная пуб­лика.— Вы утверждаете, что к антисоветской деятель­ности примкнули с одна тысяча девятьсот тридцать второго года, а ваша шпионская деятельность, ее вы считаете антисоветской, она началась гораздо рань­ше? — он не столько спрашивал, сколько отвечал за бывшего маршала.