Еремей Парнов - Заговор против маршалов

Словом, никто не мог пожаловаться, что не увидел знамения в небесах. Знаки были явлены изобильно.

В самый канун одна за другой появились и две пре­странного свойства заметки. Одна так и вовсе ошеломи­тельная, но тем не менее в русле все той же гене­ральной линии на бдительность.

«Профессор — насильник, садист» — называлась первая и «Враг под маской врача» — вторая. По всему выходило, что намечается встряска медицинских работ­ников. Недаром еще в декабре подвергся идеологи­ческой проработке нарком Каминский. Темная память о холерных бунтах крепко угнездилась в народном соз­нании. Всего век минул с той поры, когда озверелая толпа избивала лекарей — распространителей мора. Сто лет для истории — это и много, и мало, равно как и для воспитания нового человека. Опрокинутое сознание нуждается в постоянной накачке абсурда, словно нарко­ман в морфии. Расстрелы, голод, осквернение святынь и могильных камней, надругательство над жизнью и смертью — все эти разрушительные процессы возроди­ли в измордованной, забитой душе древний мистиче­ский ужас. Он хлестал через край, изливаясь в наве­тах и поразительном легковерии.

Мало оказалось вредителей и шпионов, чтобы дать полный выход загнанному в лабиринты подсознания изуверству. Сваливая просчеты и провалы в хозяй­ственной деятельности на спецов-вредителей, Сталин исподволь подбирался к врачам. Первая проба с микро­биологами, которых обвинили в заражении лошадей, выявила богатейший спектр возможностей. На профес­соров, что выкармливали в колбах убийственные микро­бы, реагировали куда более живо, чем на инженеров, эсперантистов и прочую гнилую интеллигенцию.

Вождь и на сей раз не ошибся в своем народе. Где надо, он проявляет восторг и энтузиазм, понадо­билось сурово насупить брови — требует смерти. И к захребетникам, кто сидит на его шее, ничего материаль­но своими руками не производя, тоже относится долж­ным образом. Сталин ничуть не сомневался в том, что широкие массы трудящихся полностью разделяют его глубинную неприязнь к медицине научной и веру в целительную мощь простейших народных средств. Сама мысль о том, что кто-то в силу отжившего рас­порядка не то что смеет, но даже считает своей обязан­ностью совать свой нос в сокровенные тайны тела, не говоря о душе, казалась ненавистной вождю. Он сыз­мальства не жаловал медиков, и лишь крайняя необхо­димость могла заставить его обратиться к их помощи. Призрак облаченного в белый халат убийцы прокра­дывался в сны, причудливо сливаясь с образами филь­мов. Но бывало и так, что сны давали толкование кинокартинам. Антифашистская лента «Профессор Мамлок» вызвала у Сталина резкое неприятие. Он не только не мог сочувствовать герою, но, так получалось, принимал в душу предубеждения его гонителей. По- своему они действовали вполне логично. И в самом деле, как можно доверить высокомерному чистоплюю копаться в твоих кишках? Профессиональная фанабе­рия и ложно понятое чувство долга могут завести куда угодно подобных господ.

Однажды после обильного, затянувшегося далеко за полночь ужина Сталину приснилось, что он лежит на операционном столе, а над ним нависли глумливые физиономии в очках и белых хирургических масках. Пробудившись от полуденного кошмара, сопровождае­мого непонятной резью в боку, он, уже наяву, при­помнил характерные черты сумеречных злодеев, их злобные, увеличенные стеклами глаза и сопоставил при­меты.

Сначала возникла идея связать Левина, Плетнева и Казакова с правыми и Ягодой, но вскоре выяснилось, что текущий момент особенно благоприятен для неболь­шой затравки. Крушения поездов и взрывы в забоях производят сильное впечатление только в кино. В пов­седневной жизни люди не всегда думают о работе. Образ врага, который постоянно находится рядом, сопутствует человеку от рождения и до смерти, оказывает несрав­ненно более глубокое воздействие. Налицо как бы двой­ной выигрыш. Мерзавцы, которым доверена охрана здо­ровья народа, лишний раз заставят задуматься о подле­цах, которым доверили защищать Родину. Опыт преды­дущих разоблачений необходимо суммировать с прице­лом на будущее в качестве наглядного примера уже­сточения классовой борьбы в обществе победившего со­циализма.

Статья о профессоре Плетневе вобрала в себя не только исконные мифы о лекарях-убийцах, но и мрач­ную романтику западного средневековья в ее чисто обы­вательском варианте. На неприученный к самостоятель­ному мышлению мозг готическая романтика действует безотказно. В деле о «кремлевском заговоре» получили апробацию чуть ли не все ее ипостаси: изменник- комендант, переметнувшаяся охрана, библиотекарша, опрыскавшая ядом страницы книги, предназначенной для вождя. Параллели напрашиваются сами собой: королевский замок — пропитанный мышьяком фо­лиант — агонизирующий король.