Еремей Парнов - Заговор против маршалов

2. На основании следственных материалов НКВД, очной ставки т. Бухарина с правыми — с Куликовым и Астровым, в присутствии членов Политбюро и очной ставки т. Рыкова с Котовым, Шмидтом, Нестеровым и Радиным, а также всестороннего обсуждения вопро­са на Пленуме ЦК,— Пленум ЦК устанавливает, как минимум, что тт. Бухарин и Рыков знали об орга­низации преступной террористической группы со сто­роны их учеников и сторонников — Слепкова, Цетлина, Астрова, Марецкого, Нестерова, Радина, Куликова, Котова, Угланова, Зайцева, Кузьмина, Сапожникова и др. и не только не вели борьбу с ними, но поощряли их.

3. Пленум ЦК устанавливает, что записка т. Буха­рина в ЦК, где он пытается опровергнуть показания поименованных выше троцкистов и правых террористов, является по своему содержанию клеветническим доку­ментом, который не только обнаруживает полное бесси­лие т. Бухарина опровергнуть показания троцкистов и правых террористов против него, но под видом адвокат­ского оспаривания этих показаний делает клеветни­ческий выпад против НКВД и допускает недостойные коммуниста нападки на партию и ее ЦК, ввиду чего записку т. Бухарина нельзя рассматривать иначе, как совершенно несостоятельный и не заслуживающий ка­кого» либо доверия документ...

Пленум ЦК считает, что тт. Бухарин и Рыков заслуживают немедленного исключения из партии и пре­дания суду Военного трибунала. Но исходя из того, что тт. Бухарин и Рыков, в отличие от троцкистов и зиновьевцев, не подвергались еще серьезным партий­ным взысканиям (не исключались из партии), Пленум ЦК постановляет ограничиться тем, чтобы:

1. Исключить тт. Бухарина и Рыкова из состава кан­дидатов в члены ЦК и из рядов ВКП(б);

2. Передать дело Бухарина и Рыкова в НКВД».

В гардеробе, куда Рыков с Бухариным спустились за шубами, их уже ждали. На кремлевских квар­тирах начался дотошный многочасовой обыск.

Новенькие, образца 1936 года, партийные билеты (№ 0000163 — Бухарина и № 0000187 — Рыкова) должным образом погасили, пометив на левом узеньком поле — «спецдело 23». Одна диагональная черта пере­секала райкомовскую печать, другая — сабельным уда­ром по лицу — фотографию.

В буфете за чаем с бутербродами Уборевич встретил Якира.

— Сильно давили? — он определенно намекал на комиссию.

— Я воздержался,— тихо кивнул Якир и, глянув на часы, заторопился в зал.

За расстрел голосовали шестеро, столько же — за пе­редачу в НКВД. Но восемь, и его не было среди них, высказались в пользу суда без применения высшей меры.

Эх, да чего там... Что в лоб, что по лбу. И что это за суд такой, которому заранее можно предписать приговор?

Исчерпав первые пункты повестки дня, пленум пе­решел к обсуждению следующих вопросов, неизмеримо более важных по их ближайшим и удаленным во вре­мени последствиям. Сдвинутый к концу февраля, он прихватил и первые дни марта.

С докладами о кадровой работе в РККА высту­пили Ворошилов и Гамарник. Тексты речей были зара­нее согласованы между собой, поэтому оба с завидным оптимизмом охарактеризовали моральное состояние личного состава.

— К настоящему моменту,— в бодром темпе рапор­товал Ворошилов,— армия представляет собой боеспо­собную, верную партии и государству вооруженную силу... Отбор в армию исключительный. Нам страна дает самых лучших людей.

Ему горячо аплодировали. По неписаному сценарию как бы полагалось чередовать разоблачения с героиз­мом. Этому правилу стальной закалки духа дружно следовала печать. Однако приободрившихся, настроен­ных на новый прилив энтузиазма участников ожидало горькое разочарование.

Слова потребовал Молотов:

— Было вначале предположение по военному ве­домству здесь особый доклад заслушать, потом мы от­казались от этого, мы имели в виду важность дела, но пока там небольшие симптомы обнаружены вреди­тельской работы, шпионско-диверсионно-троцкистской работы. Но я думаю, что и здесь, если бы вни­мательнее подойти, должно быть больше... Если у нас во всех отраслях хозяйства есть вредители, можем ли мы себе представить, что только там нет вредителей. Это было бы нелепо... Военное ведомство — очень большое дело, проверяться его работа будет не сейчас, а несколь­ко позже, и проверяться будет очень крепко.

Вячеславу Михайловичу хлопали не менее рьяно и долго, но без восторга в лице. Его сухая скре­жещущая речь оставила мрачный осадок. У воен­ных — в первую очередь. На Ворошилова было жалко смотреть.

И все же подлинным потрясением стала речь Ежо­ва. Можно было предвидеть, что новый нарком продол­жит высказанную на прошлом пленуме критику в адрес предшественника и его методов, но такого замаха не ожидал никто. Выступая по пункту 3 «в» — «Уро­ки вредительства, диверсии и шпионажа японо-германо-троцкистских агентов», он подверг славный Наркомвнудел такой проработке, которой это внушающее цепенящий ужас учреждение не знало со времен основа­ния. Вскрылись вопиющие факты: шпионы и агенты всевозможных разведок окопались и в самом аппарате, и в его управлениях на периферии, разведка, как внут­ри страны, так и за ее рубежами, подчистую развалена, контрразведка не выполняет возложенных на нее задач и т. д. и т. п.