Еремей Парнов - Заговор против маршалов

— Мало ли там немцев...

— Это — грузин или что-то похожее.

— Грузин? И тоже Беренс?

— Некто Лаврентий Берия. Партийный лидер Закав­казья, бывший начальник местного НКВД. Наша аген­тура в Баку сообщает удивительные вещи. Эти люди умеют работать. Никаких сантиментов.

— Берия и Беренс,— Гейдрих прислушался к зву­чанию.— Действительно, похоже.

— У него кличка такая — Беренс. Образовано из двух имен: Берия и Реденс. Реденс — бывший шеф Закавказского НКВД и, между прочим, родственник Сталина. Сейчас работает в Москве.

— Так чем же он замечателен, этот твой Берия?

— Идет по трупам. Перерезал всех мало-мальски сильных соперников. Если и в центре те же порядки, то мы на верном пути. Осечка исключается.

С помощью приятелей из крипо Науйокс напал на след некоего Франца Путцига, художника-гравера, у которого в районе Берлин-Панков была превосход­но оснащенная мастерская. Путциг увлекался графоло­гией и хиромантией. Его готические экслибрисы с чер­тями, привидениями и скелетами пользовались боль­шим спросом среди библиофилов известного круга. Про­верили по картотеке — порочащих связей не оказалось. Местный блоклейтер охарактеризовал мастера, как че­ловека законопослушного и набожного. Заручившись рекомендацией одного из ветеранов «Общества Туле», Науйокс, понятно в штатском, отправился на реког­носцировку.

Он застал Путцига за работой, когда тот прокатывал на станке листы «Плясок смерти» Гольбейна.

— Подделка? — приятно удивился хауптштурмфюрер.

— Что вы, господин! Как можно?.. Печатаю с ориги­нальных досок по заказу музея. На каждом оттиске будет выдавлен специальный штамп.

— Выгодная работа?

— Вообще-то да, хотя и не разжиреешь. Тут главное доверие, почет. Доски, которые резал великий мастер, дадут не каждому!.. И вообще в таком деле возможны всякие злоупотребления.

— Например?

— Как изволите видеть, я печатаю на бумаге сов­ременного производства. Будь на моем месте какой- нибудь мошенник, а таких в Берлине немало, он мог бы раздобыть десяток-другой старинных листков, накатать и пустить в продажу как подлинники. Риск, скажете вы. Да, риск. Но не всякий ведь остановится перед рис­ком. Соблазн велик. Одно дело выручить десять марок и совсем другое — тысячу.

— Значит, вы получаете десять марок?

— Десять получит музей. Мне платят по три марки за экземпляр. Но я не жалуюсь... Так какой у вас будет заказ, господин?..

— Мюллер, инспектор государственной тайной по­лиции Мюллер.

— Мюллер-гестапо? — Путциг от неожиданности выронил валик.— Я хотел сказать: сам господин Мюллер — начальник гестапо? — смущенно поправил­ся он.

— Ну что вы,— покровительственно улыбнулся На­уйокс.— Я всего лишь однофамилец генерала, скром­ный служащий... Однако дело, которое меня привело к вам, в высшей степени секретное и ответственное. Речь действительно идет о заказе, который, уверяю вас, будет щедро оплачен. Вы сами назовете цену. Однако заказ этот не совсем обычен, и, прежде чем ввести вас в курс дела, нам придется соблюсти небольшую формаль­ность,— Науйокс достал из портфеля отпечатанный на машинке договор. Самый обычный договор между за­казчиком и исполнителем, но с особым условием: от заказчика требовалась подписка о неразглашении.— Впишите свою фамилию, укажите сумму и подпиши­тесь внизу.

— Я...— Путцига раздирало сомнение. Отказывать господам из всемогущей тайной полиции страшновато. Язык не поворачивался. Но и очертя голову кидаться к ним в пасть — ничуть не лучше. Сосет.— Я обязан сделать это?

— Как вам сказать, господин Путциг? — Науйокс оценивающе оглядел его с головы до ног.— Долг каждо­го честного немца повиноваться приказу фюрера. Госу­дарственная полиция выполняет его волю, является, так сказать, проводником политики партии. Надеюсь, вы понимаете, что я обратился к вам не как частное лицо? Но мы никого не собираемся насиловать. Договор, который я бы все-таки рекомендовал вам скрепить своей подписью, предполагает добровольное сотрудничество. Поэтому мне хотелось бы услышать от вас недвусмыс­ленный ответ. Германия нуждается в вас, господин ху­дожник.

— Я... я согласен,— дрогнувшей рукой Путциг по­правил очки. Ничего не поделаешь: его взяли за глотку. Ближние и потому вполне конкретные опасения переси­лили дальние, быть может, мнимые, воображаемые. С отвращением взглянув на выпачканную ладонь, он отер ее о фартук, осторожно взял услужливо предложен­ное перо, аккуратно заполнил указанные места и вывел затейливый росчерк. Лишь строку со словом «рейхсма­рок» оставил пустой.— О вознаграждении мы сможем договориться после, когда я... узнаю, в чем должна за­ключаться моя работа.