Клыч Кулиев - Непокорный алжирец [книга 1]

— Слишком уж издалека вы начали, господни полковник, — поморщился генерал. — Меня ведь интересует другое, связь доктора с Абдылхафидом.

Франсуа, со свойственной ему обстоятельностью и невозмутимостью, продолжал;

— Я уже подхожу к существу вопроса. Но если хотите, могу ответить коротко: никакой связи нет.

— Какого же лешего ему надо было на сегодняшнем вечере? — удивился генерал.

— Об этом-то я и собираюсь вам рассказать. Отец доктора был близким другом Абдылхафида и далеко не глупым человеком. Плотью и кровью он был араб, но духом — наш. Когда в пятьдесят четвёртом году смутьяны подняли мятеж, он находился в числе тех, кто открыто осуждал мятежников. Он был явным сторонником ассимиляции и, не боясь, говорил: «Для каждого алжирца большая честь стать французом». И сыновей в таком же духе воспитывал.

Генерал вопросительно и недоверчиво поднял брови, однако, перебивать не стал. Франсуа продолжал:

— Отец доктора договорился с Абдылхафидом, что они породнятся. Уже свадьба готовилась, да бедняга скоропостижно отправился к праотцам. Свадебную церемонию, конечно, пришлось отложить. Но тут в игру вступил ваш знакомый из Орана Аббас Камил. Он решил взять Малике за своего среднего сына. Сами знаете, Аббас один из самых знатных и богатых людей в Алжире. Понятно, что Абдылхафиду больше по душе породниться с ним, нежели с каким-то фармацевтом. Однако дочь взбунтовалась: или Ахмед или никто.

Генерал усмехнулся.

— Право, полковник, не знал за вами таланта рассказчика! Чем же закончился этот классический роман?

— Конец? Конец пока неизвестен, хотя после смерти старого Решида прошло уже три года. Абдылхафид, говорят, прямо заявил дочери: «Выходи за кого угодно, только не за Ахмеда». Видели, какими глазами смотрел он на доктора за столом? Съесть его был готов! Я исподволь наблюдал за ними. Да и ушёл доктор совсем не из-за дел. Убеждён, что, пока мы танцевали, у них произошла какая-то ссора.

— Значит, — заметил генерал, — если смотреть фактам в лицо, не исключено, что рано или поздно доктор станет обладателем большого богатства?

— Вероятно. Если… не помешает какая-либо случайность.

Они помолчали, закурили.

— А как та красотка попала в сети Бен Махмуда? — полюбопытствовал генерал.

— О-о, это романтическая история! — охотно откликнулся полковник. — Если хотите, могу рассказать. Она стоит того, чтобы послушать.

Генерал взглянул на часы, потянулся.

— Пожалуй, если это не слишком длинно.

Полковник ещё раз глотнул из бокала, уселся поудобнее и начал:

— История эта такова: Лила — полукровка. Отец её, араб, известный в своё время адвокат, умер года два назад. Мать — француженка, сейчас живёт в Марселе. Лиле было что-то около двадцати, когда её расположения стали добиваться сразу двое. Один — местный, алжирец, другой — наш парень, француз. Крутила она им обоим головы до тех пор, пока француз, гуляя с ней за городом, не пригрозил, что возьмёт её силой, если она не согласится добром. Видимо, испугавшись, Лила, пообещала, но попросила отсрочки. А встретившись на другой день с арабом, обо всём рассказала ему. Тот, не долго думая, подкараулил соперника и весьма основательно попортил ему шкуру ножом. Понятно, был суд, и араба отправили отбывать наказание во Францию. Француза выходили, и он снова привязался к Лиле. Но та была настороже и за город с ним больше не ездила. Тогда парень однажды ночью забрался к ней в спальню через открытое окно и добился-таки своего. Естественно, это грозило большим скандалом. Отец Лилы, разумеется, не собирался рисковать своей репутацией. Тут и подвернулся Бен Махмуд, он работал адвокатом в конторе отца Лилы. Вот вкратце и всё.

— Занятная историйка, — кивнул генерал, — действительно стоило послушать.

Он поднялся с дивана, прошёлся. Полковник снова наполнил оба бокала.

— Скажите, Бёртон, — медленно произнёс генерал, — вы сказали, что отец доктора но духу своему был французом и так же воспитал сыновей. Не так ли?

— Да, — согласился полковник Франсуа, — так оно и было.

— Откуда же тогда у доктора такая неприязнь к Франции?

— Дело ведь не в одном докторе Решиде, мой генерал. Будь он в своём мнении одинок, мы бы только посмеялись над ним, как над забавным субъектом. Беда в том, что подобное отношение к Франции становится эпидемией. Вспомните пятьдесят четвёртый год. Когда местные смутьяны подняли головы, подавляющее большинство алжирской интеллигенции — да и не только интеллигенции — приняло нашу сторону. Как раз в ту самую ночь, первого ноября [4] В эту ночь в Алжире началось вооружённое восстание за национальную независимость. , я был в Оресте. Много ли времени прошло с тех пор? — Полковник стал загибать пальцы. — Пятьдесят пятый, пятьдесят шестой, седьмой, пятьдесят восьмой, пятьдесят девятый, шестидесятый… Шесть лет. Сегодня четвёртое число…