Клыч Кулиев - Чёрный караван

— У вас болит сердце?

Генерал открыл глаза и через силу ответил:

— Ничего опасного… Это пройдет…

Но было видно, что он сильно ослабел: в лице не было ни кровинки, глаза глубоко ввалились, он дышал тяжело и прерывисто. На лбу выступил холодный пот.

Мы с Элен сняли с генерала сапоги, расстегнули на нем пояс и поудобнее уложили его на диване. К этому времени подоспел доктор. Осмотрев Маллесона, он дал ему выпить микстуру и сказал:

— Полный покой… На несколько дней вам придется забыть о делах, господин генерал.

Генерал нахмурил брови:

— Несколько дней?

— Да.

— Так долго я не выдержу.

— Выдержите. Понадобится — пролежите и месяц. С сердцем не шутят. Сердце — не любовница, чтобы обниматься с нею, когда пожелаешь.

Грубая шутка доктора явно не понравилась генералу, но он промолчал. С врачом не спорят!

Позвав коменданта, я пошел с ним к себе в кабинет. Комендант рассказал, как прошел митинг. Большевистские элементы выступили с осуждением и нашей политики, и политики Закаспийского правительства. Он добавил еще, что Дружкин намерен сегодня ночью провести большую операцию.

Как стремительно меняется обстановка! Несколько часов тому назад и я был полон желания провести такую операцию и расправиться с бунтовщиками. А теперь вынужден укротить свой гнев. Ведь если бунтовщиков арестуют, положение осложнится еще больше. А нам не нужны осложнения. Нужно позаботиться о том, чтобы уйти без шума, спокойно.

Я решительно приказал коменданту:

— Найдите Дружкина и от моего имени скажите: из участников митинга никого не арестовывать! Почему — я объясню ему завтра сам!

Когда комендант вышел, я закурил сигарету и опустился в кресло, чтобы еще раз восстановить в памяти все происшедшее и наметить дальнейшие пути. Меня удивляло одно: чем так огорчен генерал? Неужели он боится, что похоронит свою карьеру в Закаспии? Опасаться этого не было никаких оснований; напротив, именно оставаясь здесь, мы рисковали попасть в безвыходное положение. Атмосфера с каждым днем накалялась, и, как пн убеждали мы себя, было ясно — почва под нашими ногами колеблется.

Разумеется, после стольких пышных слов и щедрых обещаний нелегко было уходить отсюда. Больше того, это было позорно. Перед моим мысленным взором предстали картины ближайшего будущего. По всему городу… по всему краю побежит молва: «Англичане уходят!» Большевики будут торжествовать, начнут выступать открыто. Друзья наши будут потрясены. Будут умолять… плакать… рыдать… А может быть, и осыпать нас проклятиями!

Пришла усталая Элен, положила передо мной папку с телеграммами. Я раскрыл папку, и вдруг сердце мое тревожно забилось. В телеграмме из Мешхеда я прочитал: «Двадцатого февраля во время охоты близ Джела-лабада убит эмир Хабибулла-хан. Третий сын эмира Ама-нулла-хан объявил себя эмиром Афганистана. Подробности уточняются…»

Перед глазами сразу почему-то возник Асадулла-хан, и мои мысли от границ Закаспия устремились к Афганистану.

Сразу по возвращении в Асхабад я рассказал Ораз-сердару о своей встрече в Каракумах с беглыми дайханами и Балкан-палваном. Сердар, оказывается, знал палвана. Он объяснил мне, что Балкан-палван — прирожденный бунтовщик, и обещал послать в погоню за беглецами своих конников. Свое обещание сердар выполнил. Но беженцы оказали его людям вооруженное сопротивление и даже вынудили первый отряд отступить. Тогда сердар послал второй, большой отряд, добавив к нему русских пулеметчиков, и жестоко разгромил беженцев. Вчера ночью в Асхабад привели человек десять старейшин беглецов, и, как теперь с торжеством объявил мне сердар, среди них оказался и мой приятель, Балкан-палван. Я решил еще раз встретиться с палваном и приказал привести его в миссию.

Когда я вошел в комнату, Балкан-палван был уже там. Он уставился на меня долгим взглядом. Я закурил и, пустив в него густое облако дыма, спросил, холодно улыбаясь:

— Что, не узнаёшь?

Не отводя от меня взгляда, палван с обычным хладнокровием ответил:

— Я узнал вас в ту же ночь. Уже тогда я понял, что вы не простой человек. Но я не думал, что вы англичанин.

— А кто же?

— Я подумал, что вы один из полоумных мусульман.

— Разве бывают такие?

— Еще бы! Бывают и такие, что, вывернув наизнанку свою совесть, продают ее. От них-то все наши беды!

Я отлично помнил, как важно, громко говорил Балкан-палван в ту ночь, в песках Каракумов. Интересно, что он теперь запоет? Я решил проверить его. Наклонился над ним с деланной улыбкой: