Эдуардо Мендоса - Удивительное путешествие Помпония Флата

Я умирал от усталости, однако долго не мог заснуть, и как только Аврора показала свой золоченый трон, поднялся и, не имея при себе ни вещей, ни денег, покинул приютивший меня сарай с намерением ускользнуть, ничего не заплатив за столь убогий кров и столь скаредное гостеприимство. Еще раз прошел я по безлюдным улицам, пока не оказался у дома Зары-самаритянки, единственной, кто за долгие годы моих странствий по миру в поисках мудрости, дал мне, хоть я ее о том и не просил, нечто более ценное, нежели знание. Неужели пресловутый источник, что дарует мудрость, в обмен укорачивая жизнь, это лишь поэтическая форма описания любви?

Все оставалось таким же, как в последний раз. У Зары не было ни родственников, ни друзей, поэтому никто не позаботился навести здесь порядок или уберечь скудное имущество от разграбления, на что оно будет обречено с той самой минуты, как только пронесется слух о его существовании и как только развеется дух страха и смерти, все еще здесь витающий. Чуть позже дом захватит какой-нибудь нищий-попрошайка, или бродяга, или преступник и станет жить в нем, пока ненастья и людская беспечность не превратят его в груду обломков. Подобные размышления ввергли меня в печаль и тоску, и очнулся я, услышав шум, который доносился от двери. Я посмотрел в ту сторону и увидел, как дверь сама собой открывается, словно ее толкнула невидимая рука. Я вспомнил сновидения, рассказанные разбойником Тео Баласом в его исповеди, и почувствовал страх. Несколько мгновений спустя в дверном проеме вычертился силуэт человека в ореоле ярчайшего света, словно ослепительное солнце стояло прямо у него за спиной. Я не сомневался, что мне явилось божество, и, закрыв лицо руками, спросил:

– Кто ты такой и почему решил вырвать меня из плена горчайших мыслей? Может, ты и есть Мессия, о котором я слышал столько разговоров в последнее время?

На что окруженный сиянием пришелец ответил:

– Мессия? Ты совсем спятил, Помпоний, и не способен узнать своих собственных богов.

Я отнял руки от глаз и увидел лицо, юное, улыбающееся, такое знакомое и теперь такое грозное.

– Филипп! – воскликнул я. – Неужто это ты предстал передо мной в божественном обличье?

– Я зовусь вовсе не Филиппом и не являюсь тем, кем ты думаешь, – ответил он. – На самом деле я бог Аполлон, далекоразящий, бог вечной молодости и вестник непререкаемых повелений Зевса. Взгляни на мой не знающий промаха лук и мои золотые волосы, на мои прекрасные кудри. Я принял человеческий облик, дабы наказать коварного Тео Баласа за его бесчисленные преступления, поскольку, как ты знаешь, или во всяком случае должен знать, я покровитель дорог и защитник странствующих. Мне было не слишком трудно жить в услужении у мнимого Эпулона, так как не в первый раз довелось подчиняться повелениям смертных – так меня наказывал Зевс-тучегонитель. Для царя Трои Лаомедонта, к примеру, я выстроил неприступные стены его знаменитого города.

– И тем не менее Троя была разрушена, а Тео Балас сбежал, так и не заплатив за свои бесчисленные злодеяния.

– Это правда, – признал лучезарный Феб. – Я явился с намерением поразить Эпулона меткими стрелами из моего серебряного лука, но сделать этого не сумел, поскольку он успел заключить договор о своей неуязвимости и безнаказанности с другими силами. Тогда я попросил помощи у Геи, владычицы ночных сновидений, и она послала ему нежданных гостей, которые смутили его душу и «заставили вернуться на те пути, где я надеюсь в один прекрасный день сквитаться с ним. Да и тебя я тоже защищал в твоих трудах, потому что сам являюсь богом странствующим и сострадаю тем, кто рискует отправиться куда глаза глядят. Ведь это я поднял нищего Лазаря на крылья небесного ветра, чтобы он успел призвать помощь, когда Береника готова была принести тебя в жертву, и это благодаря моему вмешательству Ливиан Малий отклонился от назначенного пути и примчался как раз вовремя, чтобы помешать тем, кто уже штурмовал стены Храма. А еще я догнал убегающего из города Тео Баласа и заставил его написать письмо-исповедь о своих грехах, пригрозив, что иначе пущу за ним следом мрачных Эриний.

– Но скажи, неужели твоя божественная сила не могла спасти еще и Зару-самаритянку? Почему ты защищал меня, человека безбожного, но допустил смерть набожной и доброй женщины, доверчивой и услужливой, а также ее бедной невинной дочери?

– Признаюсь честно, Помпоний, не все получилось так, как я того желал. В Греции дело повернулось бы иначе, а вот Иудея не моя земля. Хотел бы я взглянуть на то, как Мессия станет совершать чудеса на Пелопоннесе. Что касается женщины, по которой ты сейчас льешь горькие слезы, тут я ничего не мог поделать, потому как даже мне не дано изменять судьбы смертных. Но, воздавая ей должное, я превратил ее в этот лавр, который теперь шелестит своей нежной листвой у самой двери. Не горюй. Всем вам суждено умереть, а для женщины подобного рода, если ей выпадает умереть молодой, это можно считать милосердием. Зато в твоей памяти, Помпоний, она такой и останется: вечно молодой, совсем как я. А теперь я отправлюсь туда, где обитают гипербореи, – это место расположено равно далеко от людей и богов, – поскольку даже нам, бессмертным, не позволяется тратить время попусту.