Эдуардо Мендоса - Удивительное путешествие Помпония Флата

Судьба наша, о Фабий, сделалась и вовсе непредсказуемой, ведь чернь, столкнувшись с силой, решительностью и твердостью, всегда ведет себя покорно и даже униженно, но, едва учуяв признаки колебаний, раздоров или слабости, сразу превращается в наглую и страшную, и достаточно каким-нибудь людям, затесавшимся в толпу, пустить нужный слух, начать разжигать страсти либо намекнуть, что есть надежда на поживу, чтобы из самых спокойных вод родилась буря, способная все снести на своем пути.

Именно так случилось на этот раз, и пока мы, находясь на крепостной стене, общими усилиями пытались спасти первосвященника, снизу раздались крики и призывы идти на штурм Храма – то ли ради освобождения Мессии, то ли чтобы устроить бойню и утолить жажду крови.

Распаленные призывами к бою, задние ринулись вперед, зная, что от тех, кто держит оборону, их защитит плотная толпа, а передние, которых уже прижали к самой стене, готовы были карабкаться вверх, чтобы только не быть раздавленными. Именно так всегда и брались города, если, конечно, в распоряжении атакующих не имелось ни оксибелов, ни баллист, ни гелеполисов, ни других осадных машин.

Апий Пульхр, сильно побледнев, спросил, есть ли в Храме греческий огонь или кипящее масло, чтобы лить сверху на бунтовщиков, а услышав, что ничего подобного нет, предложил начать переговоры о почетной капитуляции.

– Слишком поздно, – отозвался уже пришедший в себя первосвященник. – Переговоры вести не с кем, поскольку ими теперь никто не руководит, а в том состоянии, в какое они пришли, трудно заставить их отказаться от штурма с помощью уговоров и разумных доводов.

– Что же нам в таком случае делать? – спросил трибун.

– Вам – ничего, – ответил первосвященник. – А я намерен отправиться к жертвенному алтарю и принести тельца в жертву Яхве. Расправившись с вами, они найдут меня в прямом сношении со Всемогущим и не посмеют тронуть даже волоска из моей бороды. Я раздам куски мяса первым из них, и снова воцарятся мир и спокойствие. А теперь оставлю вас. Мне нужно привести в порядок мою одежду и надеть ефод.

И он удалился, бросив нас на милость разбушевавшейся толпы. Апий Пульхр провел смотр тех, на кого можно положиться, и обнаружил, что стражники синедриона, посчитав, что это сражение не их забота, поспешили укрыться в казармах. Римских солдат было восемь человек, включая сюда ауксилариев, самого Апия Пульхра и меня, поскольку я решил, что, если мне придется разделить судьбу соотечественников, лучше встретить смерть с оружием в руках. Так что и мне тоже вручили меч и огромное копье, каковые я едва мог удержать. Вдобавок, как и всегда, попав в переделку, я вдруг почувствовал резкую боль и бурление в кишках, а вполне предсказуемый результат подобного приступа отнюдь не способствует поднятию морального духа бойцов. Апий Пульхр предложил Иосифу и двум другим узникам присоединиться к нам, обещая, что в случае нашей победы отменит приговор, вынесенный судом, но они, взвесив обстоятельства дела, сочли предложение невыгодным для себя и вернулись во двор, где каждый снова взвалил на плечи свой крест.

Между тем нападающие уже приставили лестницы к стене и стали карабкаться вверх, потрясая оружием. Наши лучники натянули луки, готовясь выпустить стрелы в первые ряды бунтовщиков, однако Апий Пульхр остановил их, посчитав, что, если они даже и убьют немногих, это не повлияет на исход сражения, зато еще больше озлобит чернь. По его мнению, лучше сдаться без боя и молить о милосердии. Солдаты же, приученные к мысли, что должны погибнуть с честью, отказались ему подчиниться и даже готовы были лишить его жизни.

И тут, когда все, казалось бы, шло к трагической развязке, где-то совсем рядом протрубили трубы, заглушая вопли мятежников, и тотчас послышался грозный звон мечей, ударяющих о щиты, по которому сразу можно узнать о приближении римского легиона, наступающего в тесном строю. Сперва воцарилась тишина, затем раздались испуганные крики. Мы выглянули вниз и увидели, что к Храму с поднятыми вверх орлами и штандартами приближается когорта Двенадцатого легиона Фульмината под командованием самого Ливиана Малия, который в самом начале этой повести взял меня под свою опеку, когда я странствовал с караваном набатеев. При виде так неожиданно явившейся подмоги те, кто уже успел вскарабкаться вверх по лестницам, стали падать на головы нижних, воцарились растерянность и суматоха, поднялась туча пыли, а когда пыль осела на землю или ее развеял легкий ветерок, на склоне холма уже не было видно никого, кроме римской когорты, выстроенной в образцовом боевом порядке.