Евгений Салиас - Кудесник

Но теперь он улыбался лукаво и насмешливо при этой мысли. Его мечты уже опередили его будущее путешествие и уже были давно в столице Франции, при дворе Людовика XVI, недавно вступившего на престол.

Зачем стремился уже тридцатилетний граф Калиостро в Париж — он почти сам не знал. Он жаждет блеска, шума и славы. А все это приютилось там.

«Да… Там или нигде… покорю я себе людей, и все людское будет у моих ног!» — думает он…

Был тот же ноябрь месяц, того же года, но в ином, отдаленном от теплой Италии холодном краю. Среди необозримых снежных равнин кое-где чернелись отдаленные леса, кое-где серыми гнездами ютились деревушки. Среди этих снеговых равнин широко, размашисто раскинулся большой город, тоже серый, деревянный, с узкими кривыми улицами; только средина города каменная, обнесенная высокой зубчатой стеною, где высятся златоглавые храмы и колокольни. Город этот мало похож на Рим, а между тем это тоже Рим — северный, православный.

Версты за две от одной из застав московских, в деревушке по прозвищу Бутырки, на косогоре, смирно и покорно стояла тройка заморенных и худых лошадей. За ними лежал на боку одним полозом торчавший вверх большой возок. Около лошадей, сбитых в кучу и как бы связанных всей спутанной сбруей и повернувшейся оглоблей, лежащей на спине коренника, затянутого поэтому съехавшим хомутом, стояли два человека, по-барски одетых. Оба они стояли неподвижно, опустив руки и молча глядя на опрокинутый возок.

На дворе между тем быстро наступали сумерки.

Один из двух путников, поменьше ростом, пожилой, оглянулся еще раз на деревню, черневшую среди снегов в полуверсте, и покачал головой.

— Ведь сейчас и ночь! Что ж мы будем делать? — проворчал он. — Грибы что ль искать! — угрюмо сострил он.

Стоявший около него второй путник, молодой, высокий, красивый, одетый несколько изысканнее, в бархатной шубке с собольим воротником и обшлагами, в такой же шапке, отвечал смехом.

— Да, смейтесь, — проговорил первый. — Мало тут веселого! Мы бы теперь давно в Москве были. Ведь тут рукой подать.

— Рукой подать… — повторил молодой и прибавил: — Опять этого я не понимаю!

И в этих нескольких словах молодого путника, произнесенных правильно и чисто, был, однако, заметен какой-то странный, будто иностранный выговор.

— Что это значит — рукой подать?

— А, ну вас! — отмахнулся первый. — Ну, значит, близко. Ну вот она, Москва-то! Кабы не овраг, огни бы видать отсюда… Надо же было этому дьяволу перевернуться тут, да и сам он теперь провалился в тартарары.

— Странное название. Как вы сказали? Тартары. Это название деревни?

— Название деревни — Бутырки. Тут, видно, прежде одни бутари живали! — пошутил пожилой путник.

— Вы сказали, однако, ушел в тартары.

— Не тартары, а тартарары. И не ушел, а провалился.

— Стало быть, здесь все-таки живут татары?

На этот раз пожилой весело расхохотался в свою очередь:

— Это деревушка-то, по-вашему, татарская? Ах вы, уморительные!.. Ведь вы как есть немец. Ей-Богу!.. Скажите: за весь наш долгий путь ведь вы у меня много слов новых по-русски выучили?

— Много, Норич, но только я думаю, что это все такие слова, без которых я бы мог обойтись, — ответил, лукаво усмехаясь, молодой человек.

— Почему ж так?

Не дождавшись ответа, пожилой человек, которого его спутник назвал Норичем, воскликнул:

— А! Вон они ползут, черти этакие!

На дороге из деревушки к косогору показалось человек пять мужиков. Впереди их шел ямщик.

— Ну, ну, живо! Черти этакие. Что он вас, из речки, что ли, выудил, как окуней? Шутка сказать, мы здесь час стоим! — начал кричать Норич. — Ну, берись живо! Поднимай!..

Подошедшие крестьяне почтительно и даже страховито поснимали шапки перед двумя путниками, потом дружно взялись за большой, тяжелый возок, приподняли, как перышко, и бережно, как если бы он был хрустальный, поставили его на полозья. Заморенные лошади только чуть-чуть шевельнулись.

Молодой человек полез в карман. Пожилой увидел его движение и воскликнул:

— Ну вот, баловство какое! Очень нужно! Они же, черти, не могут дорогу в исправности содержать, так чего ж им на чай еще давать!

Но молодой человек, не обращая внимания на это замечание, дал крестьянам немного мелочи.

Вся гурьба оживилась при виде серебряных монет и сразу попадала в ноги с причитанием: «Вечно будем Бога молить!» — и т. д.

— Доброе дело, барин, — сказал ямщик, усаживаясь на облучок. — Тут вся деревня почитай голодная сидит.