Юрий Трусов - Хаджибей (Книга 1. Падение Хаджибея и Книга 2. Утро Одессы)

— Кондратко, бедовый мой, страсть-то какая! А все ж ты жив и свободен, как сокол вольный, — восклицала она. — Живой! Живой!

— Да, Маринушка... И жив, и волен, а все потому, что друзьями спасен.

В ту же ночь под утро, простившись с Одаркой, выехали они из Хаджибея на двух высоких возках, груженных домашним скарбом, провиантом и фуражом.

Кондрат повел свой «караван» по мало кому известной дороге, ведущей к Тилигулу. Путешествие их было медленным и долгим. Но вольный ветер, уже несущий запахи весны, освежал Маринку и Кондрата. Вырвавшиеся из города, они радовались, что каждый, даже медленный поворот колеса, приближает их к родной Лебяжьей заводи.

Кондрат часто вынимал свой паспорт и читал его Маринке, чтобы она получше запомнила его новое имя.

И вот путники въехали в знакомую балку. И трех лет не прошло, а уже исчезла, словно никогда и не существовала на земле, их Безымянная слобода!

Тихий шелест прошлогодней травы, невнятное бормотание ручья, как и раньше, струившего свою прозрачную воду, — вот те единственные звуки, которые мог уловить здесь их слух.

— Ровно на погосте каком, - зябко пожала плечами, вслушиваясь в тишину, Маринка.

— Погост и есть, — мрачно согласился Кондрат.

С болью в душе направили они лошадей по сухому высокому, бурьяну, росшему там, где когда-то тянулась узкая длинная улочка из белых землянок и понор. Только по кое-где возвышавшимся над дорогой обросшим травой холмикам Кондрат и Маринка могли теперь угадать то или иное жилище.

А от многих землянок и вовсе ничего не осталось. Видимо, разрушенные ордынцами глиняные домишки до конца уже успели размыть осенние дожди.

Кондрат нашел остатки своей поноры. Стены ее почти совсем сравнялись с землей, а крыша, на которой и раньше шумела лебеда, ушла глубоко в грунт. Сняв шапку Кондрат долго стоял в оцепенении, словно у могилы.

Голос Маринки вывел его из тяжелого раздумья.

— Едем дальше , Кондратко! Посмотрим, может дедова хата устояла.

Землянка Бурилы и в самом деле сохранилась. Кондрату пришлось приложить всю свою силу, чтобы открыть дубовую дверь и ставни маленьких похожих на бойницы окошек. Крепко заколотил их дед Бурило, отправляясь в далекий поход.

Кондрат и Маринка с волнением вошли в горенку. От затхлого, спертого воздуха кружилась голова. Здесь все сохранилось, как и было при жизни старого хозяина. Сделанные его руками лавки, дубовая, окованная медью скрыня-ларь для одежды стояли вокруг столешницы. По стенам висели полки-мисники. Их тоже смастерил дед. На мисках под тусклым слоем пыли поблескивала цветистая глазурь глиняной утвари: узорчатые миски, кувшины, глечики, сулеи и кружки , из которых хлебосольный Бурило некогда любил угощать гостей.

А в углу у печки стояли закопченные ухваты-рогачи. И сама печь, расписанная красными, желтыми и синими петухами, вызвала у Маринки слезы. Ведь это она по указке деда когда-то подновляла ее.

Кондрат попытался успокоить Маринку.

— Ох, и обрадовался бы дед Бурило, увидев нас в своем гнезде живыми и здоровыми. Ведь все это он для нас приберегал. Видно, чуял, что мы вернемся сюда.

— И верно — ответила Маринка, вытирая платком мокрое от слез лицо, — Очень бы обрадовался! Гляди, здесь все целехонько, словно дед только что из хаты вышел... Если б не пыль, то можно бы подумать, что не годы минули, а день прошел.

Понуря головы, вышли они из горенки и очутились среди кряжистых деревьев, окружавших землянку. Это были старые вишни памятного им садочка. Здесь Кондрат впервые сказал Маринке о своей любви.

Хотя уже пришло время немедля браться за соху и многие дела по хозяйству налаживать, все же Кондрат с Маринкой не могли не поехать на заводь. Тянуло их туда неудержимо. Красота этого лебяжьего края запомнилась им на всю жизнь. У Кондрата была еще одна, пока смутная думка — подыскать подходящее место для постройки новой хаты. Хотелось жить подальше от слободы, куда могут понаехать люди, знавшие его раньше. Такая встреча пугала Кондрата: узнают, донесут...

Об этом он не говорил Маринке, чтобы не тревожить ее лишний раз, но жена первая заговорила об этом.

— Треба Кондратушка, взглянуть на заводь. Красота там ведь какая! А может, и гнездо себе совьем. Слобода наша в лощине лежит — от ордынцев таились там. А ныне зачем? На заводи вдоволь и птицы, и рыбы, и зверья разного. И никто воли-вольной у нас не отнимет.